Священные птицы. Вещие птицы славян Славянская птица с женским лицом

Райские птицы в славянской мифологии. Алконост, Сирин, Гамаюн.

(Билибин-птица алконост)

В известной песне Владимира Высоцкого «Купола» есть такие слова:

Словно семь богатых лун
На пути моём встаёт –
То мне птица гамаюн
Надежду подаёт!

Трудно сказать, почему для Высоцкого птица гамаюн связывается с появлением семи лун: ни в каких источниках такая связь не отмечена. Но упоминается эта птица в ряду других представителей царства пернатых, хорошо известных на Руси, – это сирин и алконост. И если к концу XIX в. все эти три птицы стали восприниматься как райские (каждая, правда, с некоторыми специфическими характеристиками) и даже изображаться практически одинаково, то пришли они в русскую культуру и в русский язык разными путями.

Алконост и сирин – это, так сказать, греки по происхождению, и с каждой из этих птиц связаны идущие от Древней Греции мифологические сказания, расцвеченные в Средние века различными фантастическими подробностями.

Алконост (или алконос) имел и другое название – алкион. В словарях русского языка мы находим такие толкования этих слов: «Алконостъ (алконосъ). То же, что алкионъ»; «Алкионъ. Морская птица (зимородок)» (1); «Алконостъ. Морская птица» (2). В.И. Даль в своём словаре разделяет значения двух этих слов. Вот как толкуется у него слово алкион: «Алкион, алкид, птичка Alcyon, alcedo, лединник, иванок, зимородок, мартынок». Об алконосте В.И. Даль пишет следующее: «Алконост. Сказочная райская птица с человеческим лицом, изображавшаяся на наших лубочных картинах» (3). Во всех этих толкованиях, как мы видим, во-первых, отсутствует указание на связь птицы алкион (или алконост) с древнегреческой мифологией и, во-вторых, не даётся объяснение связи этих двух слов (они или просто приравниваются друг к другу, или считаются разными словами).

Начнём с ответа на второй вопрос. Как полагает специалист в древнерусских названиях животных О.В. Белова, первоначальной, вероятно, следует признать форму алкион (от греч. alkion). Название алкуонестъ в списке XIII в. первой славянской энциклопедии  «Шестоднева» Иоанна Экзарха Болгарского представляет собой искажённое алкуонъ естъ. Впоследствии эта форма укоренилась в виде аконостъ, алконосъ, хотя наряду с новой формой, правда очень редко, употреблялась и исходная форма  «алкионъ». О.В. Белова резюмирует: «Так, в результате неправильного прочтения текста и дальнейшего закрепления погрешности на письме, баснословная птица получает собственное имя и становится Алконостом» (4).

Название же птички алкион (зимородок) восходит к древнегреческому мифу об Алкионе (или Гальционе), дочери бога ветров Эола, жене фессалийского царя Кеика, сына бога утренней звезды Эосфора. Как рассказывает Овидий в «Метаморфозах», Кеик трагически погиб в бушующем море. Алкиона ждала Кеика на вершине утёса. Когда же к утесу прибило волной тело её погибшего мужа, Алкиона бросилась с вершины утеса в волны бушующего моря. И произошло чудо: боги превратили Алкиону в морскую птицу-зимородка. Затем Алкиона-зимородок оживила погибшего мужа. Боги и Кеика превратили в птицу, и они снова стали неразлучными.

Греки считали, что когда Алкиона высиживает яйца, на Ионическом и отчасти Эгейском морях устанавливается в течение двух недель затишье (неделя до и неделя после зимнего солнцестояния), так как отец Алкионы Эол, бог ветров, удерживает в это время подвластные ему ветры. Об этом Овидий так пишет в «Метаморфозах»:

Зимней порою семь дней безмятежных сидит Алкиона Смирно на яйцах в гнезде, над волнами витающем моря. По морю путь безопасен тогда: сторожит свои ветры, Не выпуская, Эол, представивши море внучатам.

Дни затишья на море, когда Алкиона-зимородок выводила своих птенцов, греки называли «алкионины, или зимородковы дни». В древнерусском языке они назывались алкионитские, алкионтьскые, алкуонитские или алконостские (5), а также  алконотъские, алкуонтьскые, алкионицкия, алкионовы, алсконстии, халкионския и др. (6)

(Райская птица Алконост. Конец 18 - начало 19 века. Неизвестный художник. Чернила, темпера)

В древнехристианских памятниках сказание об Алкионе встречается в «Шестодневах», представлявших собой, как уже упоминалось, энциклопедии того времени (название напоминает о шести днях творения мира  folkor.ru). Таковы «Шестодневы» Василия Великого, Амвросия Медиоланского и Псевдо-Евстафия. В «Физиологи» («Описания природы» в переводе с греческого  folkor.ru) и «Бестиарии» («Описания животных» в переводе с латинского  folkor.ru) это сказание попало позже. На Руси об алкионе-алконосте узнали, вероятнее всего, из «Шестоднева» Иоанна Экзарха Болгарского (7).

Сказание об Алкионе-алконосте постепенно претерпевало различного рода изменения и дополнения. В «Шестодневе» Иоанна Экзарха Болгарского говорится просто о том, что алкион строит гнездо на берегу моря и выводит птенцов зимой:

«Алкион (зимородок) – морская птица, гнездо себе делает на морском берегу, кладёт яйца в самый песок. Сносит яйца в середине зимы, когда море из-за частых ветров и бурь бьётся о землю. Но, однако, перестают [дуть] все ветры, и стихают волны в то время, когда алкион насиживает яйца в течение семи дней, ибо в эти дни выводит он птенцов. Но поскольку им нужна и пища, другие семь дней на взращение птенцов дал великий даритель Бог малому этому животу. Это знают и все моряки и называют эти дни алкионическими» (8). Далее следует толкование этого сказания: если Бог ради малой птицы сдерживает зимнее море, что есть, чего он не может сотворить ради человека, созданного по образу и подобию Божию?

Ранний вариант сказания об алконосте-алкионе может быть передан следующим образом:

Выводит птенцов алконост у воды,
На влажном песке, средь прибрежных камней.
И море, чтоб птице не сделать беды,
Спокойным бывает четырнадцать дней.
Печётся Господь и о птичьей судьбе.
А что говорить, человек, о тебе?
(Поэтическое переложение автора)

В дальнейшем это сказание дополнилось сообщением о том, что алкион-алконост откладывает яйца не на берегу, а в глубину моря. Вот что пишет об этом, например, Азбуковник XVII в.:

«Есть птица именем алконостъ, имеет гнездо на брезе песка во край моря и ту кладет яйца своя; время же изытия чадом ея в зимныи год бывает, но егда почютитъ изытию чадом ея, взимает въ яйцах чада своя и носит на среду моря и пущает во глубину, тогда убо море многими бурями ко брегу приражается, но, егда сносит алконостъ яйца на едино место и насядет на них верху моря и яицем ея, во глубине сущим, и море непоколебимо бываетъ за семь дний, дондеже алконостова яйца излупятся в воде, во глубине, вышед же, познают родителя своя; сия седмь днии корабленицы наричют алконостъския» (9).

В более поздних сборниках алконосту приписывается свойство струфокамила (страуса), который не отводит взгляда от яиц в гнезде пока птенцы не вылупятся. Говорится также, что если яйцо алкиона «праздно» (т.е. не имеет внутри зародыша птенца), то оно всплывает на поверхность; оно не портится и его вешают под паникадилом в церкви (10).

Алкионъ-алконостъ в этой, первой своей ипостаси зимородка изображался как обычная птица, иногда больших размеров, часто откладывающая в глубину моря яйца. Таков он, например, в лицевом списке XVIII в. «Собрание о неких собствах естества животных» Дамаскина Студита. В отличие от изображения, название этой птицы в древнерусском языке значительно варьировалось. Можно выстроить такой ряд вариантов:

Алкионъ, алкидонъ, алкуон (естъ), алционъ, лакион, халкион, алконостъ, алконосъ, алконотъ, алконостъ, алкуностъ, алъконость, антоностъ и др. (11)

Алконостъ во второй своей ипостаси – это не зимородок, а мифическая райская птица. Вот как описывается она в настенном лубке «Птица Алконост и птица Сирии»:

«Птица райская алконостъ:
Близ рая пребываетъ.
Некогда и на Ефрате реце бываетъ.
Егда же в" пении гласъ испущаетъ
тогда и сама себе неощущаетъ.
А кто во близости ея будетъ,
той все в" мире семъ позабудетъ.
Тогда умъ от него отходить и д(у)ша его ис тела исходит.
Таковыми песньми с(вя)тых оутешаетъ
и будущую им радость возвещаетъ.
И многая благая темъ сказуетъ
то и яве перстомъ оуказуетъ» (12).

Во второй своей ипостаси алконостъ практически не имел орфографических вариантов, не сильно различались и его изображения: на лубках XVII–XVIII вв. его изображают в виде птицы с девичьим лицом, короной на голове, иногда с руками. Лубочное изображение алконоста уже мало чем отличается (конечно, кроме техники и мастерства изображения) от Алконоста на известной картине В.М. Васнецова «Песни радости и печали».

Так в русской культуре гречанка Алкиона прошла ещё более удивительную, чем в «Метаморфозах» Овидия, цепь превращений:
девушка – птичка-зимородок – фантастическая морская птица алкион-алконост – прекрасная райская птица Алконост.

(птица Сирин-изображение на сундуке)

Не менее интересной, чем у Алконоста, была и многовековая история ставшего в конце концов его непременным спутником

Сирина, ведущего происхождение от греческих сирен.

В древнегреческой мифологии сирены – это демонические полуженщины-полуптицы, а точнее птицы с женскими головами. Существует множество мифов о происхождении сирен. По одной версии они были дочерьми речного бога Ахелоя и музы Терпсихоры или Мельпомены. По другой  дочерьми стража всех морских чудовищ Форкиса и музы Терпсихоры или Стеропы, дочери Портаона.

В полуптиц-полуженщин сирен, по преданию, превратила Афродита, разгневанная тем, что сирены из гордости не позволяли лишить себя девственности ни людям, ни богам. Другой миф сообщает, что в женщин с птичьими туловищами сирены были превращены музами за то, что они, обладая прекрасными голосами, вызвали муз на состязание в пении.

(Джон Вильям Уотерхаус, Одиссей и сирены, 1891)

Есть и другая версия их превращения. Сирены первоначально были нимфами из окружения юной богини Персефоны. Когда её похитил властелин загробного мира Аид, разгневанная мать Персефоны богиня плодородия Деметра придала сиренам их полуптичий облик. В другом варианте этого мифа они сами захотели превратиться в птиц, чтобы отыскать Персефону. Когда же люди отказались им помочь, сирены поселились на пустынном острове, чтобы мстить роду человеческому. С тех пор они стали заманивать своим сладкоголосым пением мореходов и на берегу убивали их, высасывая из них кровь. Скалы острова сирен были усеяны костями и высохшей кожей их жертв. Местом обитания сирен называли то берег у Сорренто (!), то остров Капри, то мелкие островки в Мессинском проливе, неподалеку от местопребывания Сциллы и Хáрибды. По преданию, мёртвое тело одной из сирен, Партенопы, было прибито волнами к берегу Кампаньи и дало имя городу, ныне называемому Неаполь (13).

Гомер в «Одиссее» рассказывает, что Одиссей, желая услышать пение сирен и остаться живым, заткнул уши своим спутникам воском, а себя велел привязать к мачте. Сирены, соблазняя его, обещали ему всеведение:

Здесь ни один не проходит с своим кораблем мореходец,
Сердце усладного пенья на нашем лугу не послушав;
Кто же нас слышал, тот в дом возвращается, многое сведав,
Знаем мы всё, что случилось в троянской земле и какая
Участь по воле бессмертных постигла троян и ахеян;
Знаем мы всё, что на лоне земли благодатной творится.

Интересное превращение претерпевают сирены в классической античности, утрачивая свой дикий хтонический характер. В труде Платона «Государство» они оказываются в свите богини неизбежности Ананке, матери Мойр. Сирены сидят на каждой из восьми сфер мирового веретена, зажатого между колен Ананке, создавая своим пением гармонию космоса.

Мифическая птица, имеющая человеческое лицо и пленяющая людей сладким пением, хорошо была известна на Руси и называлась сиринъ. Вот что об этом пишет один из древнерусских Азбуковников:

«Сиринъ есть птица от главы до пояса состав и образ человечъ, от пояса же птица; неции ж лжут о сей, глаголюще зело сладкопесниве быти ей, яко, кому послушающу гласа ея, забывати все житие се и отходити в пустыню по ней и в горах заблуждьшу умирати» (14).

Слово сирена же обозначало существо, напоминающее русалку:

(Герберт Джеймс Драпер)

«Сирены: дивъ морский, до пояса станъ панянский, а далей рибей» (т.е. до пояса  женское тело, а далее  рыбье);
«Сирена, пол убо ея девица, пол же ея есть рыбе подобно»;
«Сирины (...) иже удивление морское некое. С верху до пояса тело девичье, а от пояса до ногу труп рыбей, которые сладким своим пением людий убивают, сном усыпаютъ, их морскою водою потопляют» (15).

В Западной Европе первое появление сирен с рыбьими хвостами, так сказать сирен-русалок, на миниатюрах и рельефах относится к XII в. Интересна миниатюра из одного средневекового бестиария, на которой изображены три сирены с женскими лицами, торсами и руками, с птичьими крыльями и ногами, но в то же время с рыбьими хвостами (16). Это – гибрид классической сирены и сирены-русалки.

Представления о сиренах-русалках долго бытовали в Европе, особенно среди моряков. Объяснение этому можно найти в сходстве с сиренами-русалками таких морских животных из отряда травоядных китов, как уже полностью уничтоженная в наши дни морская корова, или капустница, а также ламантин и дюгонь.

Кроме того, в древнерусских памятниках встречается описание как бы «перевернутых» классических сирен с птичьим верхом и человеческим низом, в действиях своих вполне классическим сиренам подобных: «...на острове сидят и мимо их пловущих пресладким пением своимъ к себе привлачают, привлекши же увы до смерти держат. А видением жены от пояса до верху обличие лица струсова имут, струе бо птица и пером красна, как и тии имеют, а от полу к ногам женский стан» (17).

Упоминают некоторые древнерусские памятники и неких сиринов, которые до чресел имеют человеческий образ, а ниже – гусиный (18). О.В. Белова отмечает сравнение этих сиринов с бесами, которое восходит, очевидно, к древнееврейскому оригиналу, где se"irim значит "зооморфные демоны, обитающие в пустынных местах". Вероятно, именно такие сирины изображались в виде антропоморфных существ с покрытой головой и змеиным хвостом или с передними конечностями в виде перепончатых лап и с острым, похожим на гусиный, хвостом (19).

И, наконец, следует отметить, так сказать, «реалистические» значения слов «сирин» и «сирена» в русском языке. В первую очередь обратимся к сфере зоологической терминологии. В.И. Даль пишет: «Сирином зовут долгохвостую сову, похожую на ястреба; летает и днём, Sumia». Он же указывает такое значение слова сирена (или сирен): «американская болотная, двулапая ящерица» (20). «Словарь иностранных слов» уточняет, что сирен, а точнее сирены – это «семейство хвостатых земноводных, наружные жабры которых сохраняются в течение всей жизни; обитают в пресных водоемах юго-востока Северной Америки» (21).

Как уже отмечалось, отдалённо напоминают сирен-русалок представители отряда травоядных китов, которому и было присвоено общее название «сирены». А.Э. Брэм описывает этих животных таким непоэтическим образом: «Забота о пище поглощает все их внимание, да разве ещё защита детёнышей; ко всему же остальному миру эти ленивые, тупоумные существа относятся вполне равнодушно. Голос их совсем не похож на чудное пение сказочных русалок, от которых они получили своё название, а состоит из слабого, глухого стона» (22).

И уж, конечно, очень далёк от голоса классических сирен античности, сирен-русалок или птицы сирина звук, который издают такие устройства, тоже получившие имя «сирена», как: «1. Излучатель звуковых волн большой интенсивности, применяемый на маяках, морских судах и т.д.; 2. Сигнальный гудок с резким воющим звуком» (23). Впрочем, от своих прекрасных тёзок эти полезные приспособления отличаются тем, что издаваемые ими звуки не ввергают людей в опасность, а предостерегают от нее.

В XVII–XVIII вв. к числу райских птиц вместе с Алконостом был причислен и Сирин. Пение его служило обозначением божественного слова, входящего в человеческую душу, а на лубках он изображался очень похожим на Алконоста, только Сирин не имел рук, а вокруг его головы часто можно видеть нимб вместо короны.

Интересную трансформацию представление о пении Сирина как о входящем в душу человека Божьем слове претерпело в творчестве Н.А. Клюева, который писал:

Я – древо, а сердце – дупло,
Где сирина-птицы зимовье.
Поёт он – и сени светло,
Умолкнет – заплачется кровью.

Сирин-птица у Клюева – это его муза, а песнь его – это стихи, исходящие из души поэта и входящие в души слушающих. Поэт становится как бы ретранслятором передаваемого Создателем через Сирина адресованного людям божественного слова.

("Сирин и Алконост. Песня радости и печали" 1896 В.М.Васнецов)

Как уже упоминалось, райские птицы Сирин и Алконост стали персонажами известной картины В.М. Васнецова «Песни радости и печали», вдохновившей юного Александра Блока на раннее его стихотворение «Сирин и Алконост. Птицы радости и печали», датированное 2325 февраля 1899 г. Сирин и у Васнецова, и у Блока становится символом радости, нездешнего счастья. Вот как описывает эту райскую птицу молодой поэт:

Густых кудрей откинув волны,
Закинув голову назад,
Бросает Сирин счастья полный,
Блаженств нездешних полный взгляд.

Алконост же, напротив, предстаёт символом неизбывной печали, средоточием власти темных сил:

Другая – вся печалью мощной
Истощена, изнурена...
Тоской вседневной и всенощной
Вся грудь высокая полна...
Напев звучит глубоким стоном,
В груди рыданье залегло,
И над её ветвистым троном
Нависло чёрное крыло.

Надо сказать, что ни радостный, счастливый Сирин, ни тем более истощённый печалью Алконост не находят соответствий в истории связанных с этими птицами преданий. Греческие сирены-полуптицы, средневековые сирены-русалки или таинственные сирины-полуутки никогда ни с чем радостным не ассоциировались. Наоборот, как мы помним, связаны с ними трагические мотивы гибели слушающих их чарующие песни или встречающих их на своём пути в пустынных местах. Алкиона-алкион-алконост имела, конечно, веский повод для глубочайшей печали, когда погиб её муж Кеик. Но боги сотворили чудо, спасли их, обратив, правда, в птиц, но не оставив своей заботой и в птичьем виде. Не случайно алконост в «Шестодневах», «Физиологах» и «Бестиариях» – символ заботы Бога даже о самом малом творении своём.

На лубках XVII–XVIII вв. птицы Сирин и Алконост изображались обе жизнерадостными, приближёнными к Богу в его райской обители и тоже вряд ли могли рассматриваться как символы радости и печали.

Дуализм и Васнецова, и Блока – это, конечно, уже явления Нового времени, приметы грозовых зарниц истории, озарявших горизонт грядущего страшного XX в. Художник и поэт на рубеже веков сотворили свой новый миф, отражавший новое понимание сути мира человеком уходящего золотого века русской культуры.

Птица Алконост как птица грусти и печали встречается и в творчестве Н.А. Клюева, которому древнерусская мифология вообще была особенно близка. Вот в каком переосмысленном, если можно так выразиться «русифицированном» виде предстает миф об Алконосте у Клюева в поэме «Погорелыцина»:

Резчик Олёха – лесное чудо,
Глаза – два гуся, надгубье рудо,
Повысек птицу с лицом девичьим,
Уста закляты потайным кличем.
Заполовели и древа щеки,
И голос хлябкий, как плеск осоки,
Резчик учуял: «Я – Алконост,
Из глаз гусиных напьются слёз!

И здесь Алконост, рождённый под резцом русского Пигмалиона Олёхи, сулит многие печали роду человеческому.

Новое толкование у слова алконост появляется и в различного рода справочных изданиях. Так, энциклопедический справочник «Персонажи славянской мифологии» называет алконоста «птицей грусти и печали» (24).
(В.М.Васнецов "Гамаюн, птица вещая", 1895г.)

Ещё одна райская птица – гамаюн – пришла в отличие от сирина и алконоста на Русь не из Греции. Корни её отыскиваются, по мнению академика О.Н. Трубачёва, на Востоке, причём не на арабском, а на иранском. Древняя форма, с которой связано слово гамаюн, это младоавестийское humaiia  "искусный, хитроумный, чудодейственный", откуда в древнеиранском мире употреблено было имя собственное *Humaya (25). О.Н. Трубачёв замечает, что птица – прообраз птички гамаюн «была не только райской, но и хитроумной. Образ этот, родившийся, вероятно, ещё на почве иранского фольклора, рано пересёк границы стран и культур и стал международным» (26).

На Руси птица гамаюн была хорошо известна из различных сочинений естественнонаучного и географического характера. В первую очередь источником сведений о ней были различные «Козмографии» (т.е. Космографии или, приближая это название к современной терминологии, географии). Так, в одной из «Козмографии» XVI или начала XVII в. читаем: «В той же части Азии Симове жребии, многая островы на восточномъ море: первый остров Макарицкий близъ блаженнаго рая и потому его близъ глаголятъ, что оттуда залетаютъ райския птицы Гамаюн и Финиксъ благоухания износятъ чюдная».

«Восточному» происхождению птицы гамаюн обязано её появление в титулах восточных правителей, в первую очередь, конечно, турецкого султана, а также шаха Ирана. Картотека Древнерусского словаря, хранящаяся в Институте русского языка им. В.В. Виноградова РАН, содержит выписки из различных грамот и посланий восточным владыкам, содержащих упоминание этой птицы, причём всегда в одной и той же устойчивой форме. Вот, например, полный титул турецкого султана Ибрагима из одной царской грамоты, отправленной с послами в Константинополь:

«Гамаюна подражателю Ибрагимъ султану Государю Константинопольскому, Беломорскому (т.е. владыке Западного моря, Адриатического  folklor.ru), Черноморскому, Анатолийскому, Урумскому, Римскому (от названия области Рум, Румелия  folklor.ru), Караманскому и иныхъ Великому Государю брату и доброму приятелю нашему».

А вот как обращался к турецкому владыке царь Василий:

«Высокостоинешему властию и превознесённому честию яко рогу и сынъ рога подражателю Гамаюна и по сему желателнейшему светлостию лица неже песни Сирина... Государю Константинопольскому Салиму-шагъхан-дикерю». Любопытно, что в этом обращении Гамаюн упоминается наряду с другой райской птицей – Сирином.

Характерен стиль грамоты Бориса Годунова шаху Ирана Аббасу, сочетающий прославление шаха с самоуничижительными характеристиками Бориса: «...В царехъ светлообразнейшему и избранному гамаюну подражателю... высочайшему и славнейшему государю Перситцие и Ширванские земли начальнику Иранскому и Тиранскому Аббасъ шахову величеству царского величества слуга и конюшей бояринъ... дворовой и намесник казанской и астраханской Борисъ Фёдорович Годуновъ вашему высочайшему величеству челомъ бъетъ».

Появление оборота гамаюна (или гамаюну} подражателю в титулах восточных (в том числе иранских) владык лишний раз подтверждает этимологизацию этого слова, предложенную О.Н. Трубачёвым.

Любопытные сведения о «царском» величии птицы гамаюн можно найти в статье В.К. Трутовского о Смоленском гербе (возможно, статья не была опубликована):

«Птица Гамаюн, называемая у татар «Гюмай», а в турецком языке «Гюма...» считается среди мусульман особенно важной и многозначащей, как для всякого рядового правоверного, так и для мусульманских владык... над кем она пролетит так близко, что крыльями своими повеет ему на голову, тот будет непременно владыкой. Отсюда в турецких языках создалось слово «гумаюн», что в первоначальном своём значении равносильно слову „августейший“» (27). Птица гамаюн была столь популярна на Руси, что название её даже использовалось как внутрисемейное имя, от которого произошла фамилия Гамаюнов (28).

Птица гамаюн вошла не только в дипломатическую переписку, но и в быт русских царей. Так, в 1614 г. царю Михаилу Фёдоровичу у московского гостя Михаила Смывалова было куплено несколько диковинных вещиц, в том числе:

«Птица Гамаюн около шеи сверху обнизано жемчугом, на середине жемчужина большая, позадь её на спине репей серебряной, на репьё зерно жемчужное» (29).

И.Е. Забелин упоминает также, что 21 октября 1626 г. «дьяк Ждан Шипов отнёс в Верх к государю в хоромы птицу Гамаюн, которая в этом случае могла быть какою-либо вещицею, изображавшею такую птицу, как она и описана выше» (30). Возможно, именно об этой вещице пишет так называемая «Книга глаголемая урядник: Новое уложение и устроение чина сокольничья пути» (1656). Здесь читаем: «Василий Ботвиньевъ, по государеву указу возьми из Гамаюна, райския птицы, письмо... И подьячий... разстегнувъ птицу Гамаюна, вынимаетъ письмо и... чтетъ вслухъ» (31). В таком случае описываемый у Забелина и в «Уряднике» Гамаюн может быть выполненной в виде райской птицы шкатулкой.

("Гамаюн". Картина В.Королькова)

Обитал при дворе царя Алексея Михайловича и вполне живой Гамаюн – любимый его кречет с именем райской птицы. Об этом пишет уже цитировавшаяся ранее книга «Урядник», упоминая этого кречета раньше других птиц: «Росписъ Государевымъ охотникам, кому которыхъ птицъ указано держать. Первая Парфентиева статья. Парфентию самому: кречетъ Сибирский цветный Гамаюнъ» (32). И. Тарабрин замечает: «Не была ли эта птица изображена на сотенном знамени у сокольников и стремянных конюхов в Рижском походе царя Алексея Михайловича 15 мая 1656 г., по крайней мере в Описи знамен 1664 г. под № 10 указывалось, что это знамя чёрной тафты, в середине вшита птица гамаюн, опушка тафта белая» (33).

Ещё одна живая птица, называемая Гамаюн, но никакого отношения к ловчим птицам не имеющая, была поднесена государям Фёдору и Петру Алексеевичам в 1686 г. И.Е. Забелин по этому поводу замечает: «Торговые люди Охотного ряду, призванные на Казённый двор, чтобы объявить ей цену, – смотря на птицу Гамаюна, сказали, что де у них в ряду такой птицы не бывало и цены они ей не знают. Неизвестно, сколько времени жила во дворце эта невиданная птица, которую книжники причисляли к райским» (34).

Гамаюн, будучи птицей, дала, тем не менее, наравне с такими чудовищами, как аспид и василиск (Folklor.ru: см. в разделе «Статьи»), название пушке-пищали, описание которой можно найти в Актах московского уезда XVII в. под 1696 г.: «Великого государя в казне на пушечном дворе налицо полковых пищалей... пищал гамаюнъ ядром и длиною такова же весом 25 пуд 30 гривенокъ на турецком стану». Судя по весу, иную пищаль с таким же названием упоминает И.Е. Забелин в своей книге «История города Москвы» наряду с другими, собранными повелением Петра I в Москве для создания Музея воинских трофеев: «Гамаюн, вес 102 пудов, лил мастер Мартьян Осипов 1690 г., с изображением птицы Гамаюна» (35). Гамаюн на этой пищали изображён в виде безногой птицы (36). Любопытно, что пищаль с таким изображением представляет собой как бы реальное воспроизведение герба города Смоленска: пушка и сидящая на ней безногая птица гамаюн.

(герб Смоленска,Советский вариант)

Безногость, а порой даже и бескрылость гамаюна (иногда также называемого манкория, манцкодисъ, парадызея  последнее от слова «парадиз», Paradise  рай) отмечается многими памятниками письменности. Об этом в рукописи, именуемой «Книга Естествословная», сообщается следующее: «О гамаюне. Гамаюнъ птица инакоже и манкория, еяже и райскою птицею именуетъ, величеством поболе врабия хвостъ имать семи пядей, ногу и крылъ у себе не имать, обаче выну непрестанно по воздуху хвостомъ своимъ летаетъ, и никогда почиваетъ, цветже перия ея велми прекрасенъ естъ, и пожелатенъ видению человеческому...» (37)

Герб Смоленска с изображением пушки и гамаюна древен. На печати Иоанна Васильевича Грозного, правда, этот герб изображен в виде великокняжеского престола, на котором положена шапка Мономаха. Но это случилось, как полагает автор ставшей классической книги «Русская геральдика» А.Б. Лакиер, «или по общепринятому для всех бывших великих княжеств символу…, или по ошибке мастера» (38). По крайней мере на серебряной тарелке царя Алексея Михайловича (1675 г.) мы находим в гербе Смоленска уже известный сюжет: пушка (без лафета), а на ней сидящая безногая птица. В дневнике Корба, сопровождавшего в 1698 и 1699 г. посла Священной Римской Империи, отправленного к российскому двору для переговоров о войне с Турцией, сохранилось изображение российской государственной печати. Здесь находим и герб Смоленска: пушка на лафете и безногая птица на ней. Подобный же герб сохранился и на печати, приложенной к письму князя Фёдора Куракина, адресованному князю Никите Ивановичу Одоевскому. Надо отметить, что здесь птица изображена не только безногой, но и вроде бы бескрылой, зато с пышным, почти павлиньим хвостом. В низу печати не очень разборчивая надпись: «птица гамаюн» (39). Она напоминает изображение гамаюна в одном из изданий Лицевого Букваря Кариона Истомина, которое можно спутать с изображением ежа (40).

В реестре гербов, представленном графом Минихом в мае 1729 г. в Военную коллегию, герб Смоленска описывается следующим образом: «пушка чёрная, станок жёлтый, на пушке птица желтая без ног, поле белое» (41). Приблизительно в таком же виде этот герб был высочайше утверждён 10 октября 1780 г. в качестве герба как самого города, так и Смоленского Наместничества: в серебряном поле чёрная пушка на золотом лафете, а на пушке райская птица (42). Любопытное объяснение безногости птицы на смоленском гербе даёт Лакиер: «Обыкновенно же смоленский герб состоял из изображения лафета, на котором сидела райская птица подстрелена... может навести на догадку, что Смоленск, пограничная и всегда исправно вооружённая крепость, не раз служила тому, что поляки и литовцы бывали отражаемы и побеждаемы; а все былины о райской птице свидетельствуют, что ею обозначались самые вожделенные и недосягаемые предметы. Не таким ли для поляков и русских бывал и Смоленск?» (43).

(Смоленская область 1780г)

С годами смоленская райская птица, очевидно, ввиду стабилизации ситуации под Смоленском, встала на ноги. В 1856 г. был высочайше утверждён герб Смоленской губернии: «В серебряном поле чёрная пушка, лафет и колеса в золотой оправе, на запале райская птица» (44). На этом гербе райская птица не только имеет ноги, но и твёрдо стоит на них и, гордо задрав пышный хвост и расправив крылья, уверенно смотрит на запад, в сторону к тому времени уже окончательно поверженной Польши.

Рациональный XVIII в. давал своё объяснение безногости райской птицы, украсившей собой герб Смоленска. «Словарь коммерческий», переведённый с французского языка Василием Левшиным и изданный в Москве в 1790 г., подробно описывает, среди прочих товаров и «названий вещей главных и новейших, относящихся до Коммерции», и экзотических райских птиц, завезённых португальцами в Европу с островов южных морей. Причём привозились они не живыми, а в виде специальным образом приготовленных чучел: «Птичка сия, продаваемая засушенною, без ног и внутренних, и от такого приготовления могущая долговременно сохраняться, привозится из страны Папуас, инако  Новой Гвинеи, в острова Молукские жителями островов Аро, или Ару» (45).

Словарь отмечает, что местные жители покупают этих засушенных и безногих райских птиц «для употребления в некоторых празднествах, торжествуемых ими в некоторое время года», а также «по некоторым суеверным мнениям: первые носят их при себе в военное время, шед на сражение, уповая, что по силе их не могут быть ранены; последние же чают приобрести благоволение богов своих через содержание птиц у себя или ношение в торжественных ходах» (46).

Португальцы, увидевшие этих птиц первыми из европейцев, назвали их Писсаро дель соль, т.е. Птица солнцева, «потому, что она кажется летающею близ солнца», испанцы называли их Пиксаро дель сикло, т.е. Птица небесная; «ибо видимы они только летающими в воздухе». «Обыватели Тернатские острова Молукского называют их Мануко девата, которое европейцы превратили в Манукодията, что значит «Птицу Божию»; потому что она представляется прилетающею с небес, обиталища лже-богов их; без сомнения от сего воображения прозвана она Птицею Райскою» (47).

Объяснения, как видим, вполне в духе картезианского рационализма, без всякой мистики. Однако любопытно, что и рациональные европейские учёные в безногость этих псевдо-райских птиц поверили, и вот по какой причине: «Как продают их без ног, и не могут в засушенных найти остатки оторванных их лядвий, подало это случай первым путешественникам к изобретению разных басен, а именно, что птицы сии ног не имеют, а для отдохновения цепляются хвостом за ветви древесные. Португальцы разгласили это в Европе, чему поверил не токмо народ подлый, но и великие естества испытатели, каковы были Геснер, Скалигер и прочие, описывавшие их безногими» (48).

Как бы то ни было, но название райские птицы вошло в зоологическую терминологию. Более того, А.Э. Брэм пишет: «Самая известная из принадлежащих сюда птиц, – это названная Линнеем, безногая райская птица (Paradisea apoda)». Тут же, впрочем, отмечается, что у этой безногой птицы «ноги красные» (49).

Каковы бы, однако, ни были, так сказать, военно-стратегические или биолого-зоологические рассуждения о безногости геральдического гамаюна в гербе Смоленска или изучавшихся Линнеем чучел райских птиц, но мифическая райская птица гамаюн безнога совсем по иным причинам, и её вечный полёт имеет огромный смысл. Нам уже известно, что произойдёт, если гамаюн крыльями своими повеет кому-нибудь на голову: быть ему владыкой. Если же гамаюн прервёт свой полёт, это чревато большими бедами. Вот что пишет об этом «Книга Естествословная»: «а егдаже падетъ на землю, тогда падениемъ своим провозвещаетъ смерть царей или королей, или коего князя самодержавна» (50). Отсюда и представление о Гамаюне как о птице вещей.

(картинка сделанная с помощью компьютерной графики человеком под ником flicker - flicker.ucoz.ru)

Интересно отметить, что Гамаюн, такая же райская птица, как Алконост и Сирии, никогда не изображалась на лубке с ними вместе. Она, как вещунья, всегда одинока. Такова она и на картине В.М. Васнецова. А. Блок, потрясённый этой картиной, пишет в феврале 1899 г. небольшое стихотворение «Гамаюн, птица вещая»:

На гладях бесконечных вод,
Закатом в пурпур облачённых
Она вещает и поёт,
Не в силах крыл поднять смятённых...
Вещает иго злых татар,
Вещает казней ряд кровавых,
И трус, и голод, и пожар,
Злодеев силу, гибель правых...
Предвечным ужасом объят,
Прекрасный лик горит любовью,
Но вещей правдою звучат
Уста, запекшиеся кровью!..

В 1900 г. А. Блок попытался опубликовать это стихотворение, как и второе, посвящённое Алконосту и Сирину, в журнале «Мир Божий». Пробежав стихи, редактор журнала старый либерал В.П. Острогорский сказал: «Как вам не стыдно, молодой человек, заниматься этим, когда в университете бог знает что творится!» – и выпроводил поэта «со свирепым добродушием» (51). Опытный редактор не понял, не разглядел, что перед ним поэт, которому самому суждено было стать вещим Гамаюном, что его устами древняя птица предвещала время неслыханных катастроф и потрясений, «и трус, и голод, и пожар», и «казней ряд кровавых», и «злодеев силу, гибель правых» – всё то, что суждено было испытать России в наступающем XX в.

Так пришедшая из глубины времён иранская хитроумная птичка обратилась на рубеже веков в устах великого поэта в грозную вещунью судьбы огромной страны.

В последней трети XX в. другой поэт и бард обратился к теме райских птиц – это сделал Владимир Высоцкий в уже упоминавшейся его песне «Купола». Высоцкий, в отличие от Васнецова и Блока, свёл в своей песне вместе всех трёх птиц -и Алконоста, и Сирина, и Гамаюна. Есть в их изображении и традиционные, уже известные нам мотивы, но появляются и новые ноты, как тому и положено быть не у подражателя, а у продолжателя традиции. В первую очередь  общий стилистический тон всего произведения. Есть в нём нечто сюрреалистическое, даже визионерское. Все три птицы у Высоцкого оказываются вещими, но в то же время сказочными, нереальными:

Как засмотрится мне нынче, как задышится?!
Воздух крут перед грозой, крут да вязок.
Что споётся мне сегодня, что услышится?
Птицы вещие поют – да всё из сказок.
Птица Сирии мне радостно скалится 
Веселит, зазывает из гнёзд,
А напротив – тоскует-печалится,
Травит душу чудной Алконост.
Словно семь заветных струн
Зазвенели в свой черёд 
Это птица Гамаюн
Надежду подаёт!

Это, конечно, не лубок, не Васнецов и не Блок. Птица радости Сирин предстаёт в виде игривой и назойливой кокетки. Птица грусти и печали Алконост является каким-то почти босховским виденьем из наркотического кошмара. И только трагическая вещунья Гамаюн неожиданно становится воплощением надежды. Неслучайность такой трактовки подчёркивается тем, что в конце песни куплет о Гамаюне с некоторыми вариациями повторятся ещё раз. Что же, в той сонной державе, что, по Высоцкому, «раскисла, опухла от сна», даже предвещаемые Гамаюном катаклизмы, возможно, виделись ему надеждой на лучшее. Поэт времен «застоя», Высоцкий сотворил свой, и традиционный и обновлённый, миф о птице радости Сирине, птице печали Алконосте и вещей птице Гамаюне.

Алконост

Чудесная птица Алконост, или Алкион, с женским обликом и похожая на зимородка, обитает не то на берегах Евфрата, не то на острове Буяне, не то в древнеславянском раю Ирии. Сказочной красоты существо откладывает свои яйца на морском дне, на краю моря, и в течение семи дней, пока не появятся на свет птенцы, согласно легендам, стоит тихая и безветренная погода. Алконост - птица добра и печали. Она не несет никакой опасности для человека, но напротив, оплакивает погибших на поле после сражения. А пение Алконоста, подобное самой любви, прекрасно настолько, что услышавший ее может позабыть все на свете.

Сирин

Другую райскую птицу - Сирина, напоминающую древнегреческих Сирен - принято относить к темным силам. Внешне она очень похожа на Алконоста и является частым его спутником. Однако, несмотря на то, что, в отличие от Алконоста, Сирин поет песни Радости, обещающие грядущее вскоре блаженство, его пение губительно для людей, ибо, услышав его, можно потерять рассудок.

Гамаюн

Вещая Гамаюн-птица - мудрая посланница славянских богов и предвестница счастья. Имя ее, вероятно, происходит от старого слова «гамаюнить», то есть баюкать. Крик Гамаюна - добрая весть, а поет она людям божественные песни. Гамаюн знает обо всем на свете, ведает тайнами о происхождении земли и неба и готова поведать о будущем каждому, кто умеет понимать тайное. В славянской мифологии к ней было принято обращаться за советом. Согласно народным поверьям, эта чудо-птица родилась вместе с нашим миром и назначение ее - напоминать людям о высших ценностях бытия.

Стратим

Таинственная и гигантская Стратим-птица, она же - Страфиль-птица, - архетип прародительницы, матери всех птиц. Живет она на море-океане и весь свет белый держит под свои правым крылом. Стратим олицетворяла самые страшные и разрешительные силы природы. Взмахнет она крылом - море взволнуется, закричит - буря поднимется, а полетит - так закроет собой белый свет... Потонут в море корабли, бездны глубочайшие разверзнутся, города и леса скроются под водой.

Жар-птица

Наиболее известная и поздняя птица в мире русской народной фантазии - Жар-птица, перенявшая некоторые свойства многих других сказочных птиц. Прототипом ее, очевидно, был Феникс. Похожая на павлина, она также обитает в прекрасном райском саду Ирии в золотой клетке, из которой вылетает лишь по ночам. Ее золотые перья способны светить во тьме и поражают человеческое зрение, но в то же время, Жар-птица возвращает слепым способность видеть, а пение ее излечивает больных. При этом, когда она поет, из ее клюва падает жемчуг. Питается Жар-птица золотыми яблоками, что дают ей вечную молодость, красоту и бессмертие. Возможно, поэтому за ней охотились сказочные герои, а музыканты и художники воспевали ее в своих произведениях.

Птицы

Особый смысл имеют знаки, обозначающие птиц, ибо птицы — существа для древних загадочные, магические. Многие светлые боги могут обращаться в птицу. Перун — в орла или ворона, Волхв — в Финиста-Сокола. Интересен общий для всех птиц знак — «птица клевучая». Она символизирует небо, наследие светлых богов, в какой-то степени самих богов.

Существуют также свастикоподобные символы «птицы», например знак ворона. Присмотритесь к русскому гербу, к орлу, распростершему крылья, — на нем можно увидеть очертания свастики.

Можно также посмотреть на русские вышивки — на них тоже часто фигурируют птицы. Но птицы эти уже не явские, а волшебные — известные всем по сказкам и песням Сирин, Алконост, Гамаюн. Птицы эти сидят на ветвях Мирового Древа и поют свои песни. Изображаются они не так схематично, как другие, но их изображения носят в основном эстетический характер — для магии и богослужения их не применяют. Возможно, эта их отрешенность от волшебства позволила этим символам дожить до наших времен в виде вышивок, резных и глиняных изделий.

Могут встречаться изображения птицы, стоящей на земле или распростертой в полете. Птица на земле соответствует восходящему или заходящему солнцу, а летящая — обозначает полдень — зенит солнца. На крыльях распростертой птицы, на концах особых лучей изображаются четырехлепестковые цветы. Крылья у идущей птицы сильно отличаются от всех вышеописанных. Этот же сюжет встречается и на ряснах (женских подвесках), где летящей птице полдня противопоставлены птицы, широко шагающие по земле, и где мотив динамики солнца дополнен Древом Жизни и символом повсеместности.

Светлая птица, инкарнация (воплощение) Хорса. Управляет ветрами и погодой.

Алконос, Алконост (Алкион, Аколностъ, Алканостъ, Алконотъ, Алкуностъ, Альконостъ, Антоностъ) — райская птица, представляемая полуженщиной-полуптицей с большими разноцветными перьями и девичьей головой, осененной короной и ореолом, в котором иногда помещена краткая надпись. Кроме крыльев у Алконоста есть руки, в которых она держит райские цветы или сверток с объяснительной надписью.

Сестра других светлых птиц — Рарога, Стратима.

Живет она на райском дереве, на острове Буяне (Макарийском) вместе с птицей Сирин, имеет сладкий голос, как сама любовь. Когда она поет, то сама себя не ощущает. Услышавший ее чудесное пение все в мире позабудет. Своими песнями она утешает и будущую радость возвышает. Зимой Алконост летит «за море» и откладывает там яйца, высиживая их в течение семи дней. В течение этого времени на море царит полный штиль.

Вещая птица, посланница славянских богов, их глашатай, поющая людям божественные гимны и предсказывающая будущее тем, кто умеет слышать тайное.

Когда летит Гамаюн, с восхода солнечного приходит смертоносная буря.

Гамаюн все на свете знает о происхождении земли и неба, богов и героев, людей и чудовищ, птиц и зверей.

Светозарный огненосный дух, связанный с древним поклонением огню, домашнему очагу. Согласно чешским повериям, Рарог может появиться на свет из яйца, которое девять дней и ночей человек высиживает на печи. Рарога представляли в виде хищной птицы с искрящимися, пламенеющими перьями, вырывающимся из клюва пламенем, или просто в виде огненного вихря.

Стратим

В «Голубиной книге», старинном сборнике русских духовных стихов, о гигантской птице Стратим сказано следующее: «Стратим-птица всем птицам мати. Почему она всем птицам мати? Живет Стратим-птица на океане-море. И детей производит на океане-море. Держит весь белый свет под правым крылом. Топит она корабли гостиные со товарами драгоценными. Когда Стратим вострепенется, во втором часу после полуночи, запоют все петухи да на всей земле. Потому Стратим-птица всем птицам мати».

Видимо, об этой же гигантской птице, которую иногда называли Страфилом, повествует другая древняя рукопись: «Есть кур, головой достигающий до небес, а море ему до колена; когда солнце омывается в океане, тогда океан всколебается и начнут волны бить кура по перьям; он же, ощутив волны, кричит «кок-реку», что значит: «Господи, яви миру свет!».

Темная птица, темная сила, посланница властелина подземного мира. От головы до пояса Сирин — женщина несравненной красоты, от пояса же — птица. Кто послушает ее чарующее пение, забывает обо всем на свете и медленно умирает, причем нет сил, чтобы заставить его не слушать губительный голос Сирин, и смерть для него в этот миг — истинное блаженство!

Жар-птица

Олицетворением огня является и Огненная птица (Жар-птица) — воплощение бога грозы. Из ее раскрытого клюва вместе со звуками грома сыплются перлы — искры молний. Огонь и вода соединялись славянами в образах Купалы, Коляды, Огненной реки.

Птица-Юстрица

Так называла народная молва страшную болезнь — холеру. Имела она вид огромной черной птицы со змеиными головами и хвостом. Ночами пролетает она над деревнями-селами и где заденет воду железным крылом, там разразится повальный мор. Вот какая загадка ходила в народе об этой болезни, несущей всеобщую погибель:

На море, на океане,
На острове, на Буяне,
Сидит птица Юстрица.
Она хвалится— выхваляется,
Что все видала,
Всего много едала:
И царя в Москве,
И короля в Литве,
И старца в келье,
И дитя в колыбели!

Ворон и ворона

В народных представлениях нечистые и зловещие птицы. Как и другие птицы семейства вороновых (галка, грач). Они объединены сходными поверьями и названиями. Воронье, гайворонье, гай, галь, галье, чернь — собирательные названия всех этих птиц в целом. Ворон — вещая птица. Он живет сто или триста лет и владеет тайнами: предсказывает смерть, нападение врагов, в былинах дает советы героям, в сказках указывает зарытый клад, в песнях приносит матери весть о гибели сына и т. п.

Птицы этого семейства имеют черную окраску и противопоставляются добрым, кротким и святым птицам, в особенности голубю, как зловещие, хищные и нечистые, что находит отражение в представлениях о птичьем облике душ людей, в христианизированных легендах о всемирном потопе и т. д.

С другой стороны, на противопоставлении белого (или пестрого) и черного (безобразного) оперения строится комизм ряда сказок о вороне.

Народные представления отчетливо выявляют дьявольскую природу птиц семейства вороновых.

Так, ворона считают черным оттого, что он создан дьяволом. В вороне видят нечистую силу. Черт может принимать облик черного ворона или вороны. В образе ворона черт летает ночью по дворам и поджигает кровли. Верят, что черти в виде ворон слетаются и кружат над домом умирающего колдуна, чтобы помочь выходу его души из тела. Души злых людей представляют в виде черных воронов и ворон. Считают, что ведьму можно определить по черному ворону, сидящему на ее доме.

Библейского происхождения легенда о вороне, проклятом или наказанном Богом или Ноем за то, что, выпущенный из ковчега, чтобы узнать, кончился ли потоп, он не вернулся назад. В наказание за это ворон, бывший когда-то белым как снег и кротким как голубь, стал черным, кровожадным и обречен питаться падалью. С представлением о воронах и галках как нечистых птицах связан запрет употреблять их в пищу.

Хищность, кровожадность и разбой — характерные мотивы в представлениях о вороне и вороне.

Вороны, как и ястребы, охотятся на цыплят. Чтобы уберечь их от ворон, вывешивают на дворе убитую сороку. Считают, что если опрокинуть горшок вверх дном, вороны не смогут увидеть цыплят. С той же целью в день Рождества ворон и ястребов называют в некоторых местах голубями. На Украине, выгоняя в первый раз весной цыплят из хаты, произносят заклинание: «Святий Кузьма-Дем"ян,/ Паси моіх курченят,/ Щоб ворона не хватила /І нічого не зйіло».

Хищность связывает в поверьях ворона с волком. Существует примета: кто поет в лесу и увидит воронов, наткнется на волка. Карканье воронов, пролетающего над стадом, предвещает скорое нападение волка на стадо. Согласно польской легенде, вороны и галки произошли из щепок, когда дьявол создавал волка, вытесывая его из дерева. В разных версиях сказочного сюжета «Братья-вороны» братья превращаются в воронов, ворон или в волков. Как и других хищных птиц, убитого ворона или ворону вешают в хлеву или конюшне для отпугивания злых духов (черта, ведьмы, домового, ласки), чтобы они по ночам не мучили коней или коров. Убитых ворон вывешивают также на полях для отгона воробьев.

В народном восприятии ворон связывается с кровопролитием, насилием и войной. О кровожадности свидетельствует его крик, передаваемый возгласом «Кровь, кровь!». Чтобы ружье било без промаха, охотники смазывали его дуло кровью ворона. Стаи воронов и ворон воспринимались в прошлом как предвестники нападения татар. Мотив крови присутствует и в легенде о вороне: ворона хотела пить кровь, капавшую из ран распятого Христа, за что Бог проклял ее, отчего клюв ее по краям навеки получил кровавый цвет.

Для поверий о вороне характерен также мотив кражи. Согласно поверью, человек станет вором, если съест сердце или мясо ворона. Мотив кражи представлен в легенде, в которой ворон или ворона уличает перед Богом св. Петра в краже коней криком: «Украл!», в отличие от кукушки, кричавшей «Купил!». С кражей коней связывается и сон о вороне. По другой легенде, вороной стала девка, обвинявшая своим криком Христа в краже. Считают, что ворона своим карканьем обличает вора или предсказывает кражу. В ответ на ее карканье, чтобы отвести от себя подозрение, следовало сказать: «Я не крал, я за сваи грошы куплял!». Тот же мотив представлен и в проклятиях: «Няхай над тым варонне кракаець, хто украу!». В связи с этим о человеке, подозреваемом в воровстве, Говорят: «Над ним ворона каркает».

Народные представления выявляют связь птиц семейства вороновых со смертью и миром мертвых. В похоронных причитаниях смерть залетает в окно черным вороном. Ворон предсказывает скорую смерть. Широко распространены приметы о том, что если ворон каркает над головой путника, пролетает или каркает над домом, над двором, над селом, над лесом или над кладбищем, садится на крышу, на трубу, бьет крыльями в окно, каркает в селе, на крыше дома, перед домом или на церкви — значит, путник или кто-то в доме или в селе скоро умрет. Приметой смерти и различных несчастий часто служит и крик ворон, реже — галок и грача. Во сне черный ворон и каркающая ворона тоже сулят смерть. Для охотника или рыболова, отправляющегося на промысел, крик ворона означает неудачу. Поэтому охотники избегают упоминания ворона и называют его «верховым» или «курицей».

Ворон обладает сокровищами и богатством. Он охраняет клады, спрятанные в земле. В одной белорусской сказке рассказывается, как наследники в поисках денег раскопали могилу скупой помещицы и обнаружили ворона на груди у покойницы, похороненной вместе с подушкой, куда она спрятала деньги. Ворон вынимал из подушки деньги и клал ей в рот, но людям не дал прикоснуться к деньгам. Верят, что в гнезде ворона хранятся невидимые богатства: золото, серебро и драгоценные камни. Насобирав много золота и серебра, ворон золотит себе голову и хвост. Известно поверье о злом духе в облике черной птицы — вороны или грача, который крадет и носит своему хозяину богатство за то, что тот держит его за печью, гладит, кормит яичницей и не выбрасывает его помета. В белорусской быличке белая ворона помогает ведьме отбирать молоко у чужих коров.

По народным представлениям, ворон старается вывести птенцов в марте или в феврале, пока муравьи еще не вышли из земли, иначе они поедят его птенцов. С этим представлением связана сказка о состязании Муравья с Вороном (или вороной) в том, кто из них сильнее и сможет нести тяжесть такой же величины, что и он сам. На кон каждый поставил собственных детей, и поэтому проигравший Ворон, чтобы не дать, согласно условию, своих детей на съедение Муравью, выводит птенцов заблаговременно.

Совсем другие свойства вороны выявляют сказки о животных и некоторые малые фольклорные жанры — поговорки, анекдоты. В них на первый план выставляется глупость вороны, что делает ее комическим персонажем. В сказках глупость вороны сочетается с хвастовством и тщеславием. Она хвалится перед орлом красотой своих детей и просит их не есть. Орел же; увидев самых безобразных из птиц, съедает именно воронят. Ворона меняет свои перья на белые (ср. выражение «белая ворона») и хочет смешаться с голубями, однако те ее прогоняют, но и стая ворон тоже не хочет принять ее назад. Так же и ворон, надевший лебединые или павлиньи перья, оказывается распознанным, ощипанным и опозоренным. Ворона падка на лесть: схваченный ею Рак расхваливает ее, и польщенная Ворона раскрывает рот, роняя добычу. Она не способна отличить свои яйца от подброшенных соколихой (или кукушкой), и в результате соколенок съедает воронят, или кукушонок бьет и изгоняет ворону. Ворона ленива и нерасторопна (не случайно вороной называют разиню) и поэтому на устроенных птицами выборах прозевала (проворонила) все начальственные должности (царя, губернатора, исправника и т. п.) и осталась не у дел. Карканье вороны, нашедшей лепешку навоза, комически обыгрывается в народных шутках. Летом она кричит: «Гувно!», а зимой, сидя на мерзлом навозе: «Калач, калач! Ни укалупиш!». На вопрос сороки: «Чы кысле? чы кысле?» — она каркает: «Да-арма! Да-арма!»

Эту птицу запрещалось употреблять в пищу, а убивать считалось грехом. Поляки называли жаворонка певцом Божьей Матери. Когда Христос ходил по земле, жаворонок ежедневно приносил Ей вести о Нем, утешал в горе и предсказывал воскресение Христово, а потом был взят Ею на небеса, где возле престола Пресвятой Девы он неустанно славит Ее своим пением «Аvе Маriа». В древнерусском «Сказании о птицах небесных» жаворонок говорит о себе: «Я высоко летаю, песни воспеваю, Христа прославляю». Согласно легенде, жаворонки, как и ласточки, вынимали колючие тернии из тернового венца распятого Христа. Поднявшись высоко в небо, жаворонок проводит время в молитвах. Потом, внезапно замолкнув, взмывает еще выше и летит на исповедь к самому Богу.

У поляков Галиции существует легенда о происхождении жаворонка: Бог подбросил высоко вверх комочек земли, который превратился в серую, как земля, птичку.

Два разных вида жаворонка — обычный и хохлатый — в народных представлениях часто воспринимаются как одна птица: чуб вырастает у жаворонка на третьем году жизни или же зимой жаворонок имеет чубок на голове, а на лето его сбрасывает. В некоторых местах жаворонка с остроконечным «башлыком» на голове называют «жаворонковым кумом». Считают, что на зиму обычный жаворонок превращается в хохлатого или в мышь, а летом принимает свой прежний облик.

Согласно поверьям, зиму жаворонок проводит в мышиной норе, в поле под камнем, под комом земли в борозде или в меже. В середине зимы он поворачивается на другой бок и спит до весны. По другим поверьям, зимой он находится высоко-высоко в небе. Ангелы держат его в руках, нежат и ласкают, пока не блеснет первая молния и не раскроются небеса, куда жаворонку в это время позволено бывает заглянуть.

Прилет жаворонка связывался с приходом весны. У западных славян считалось, что 2 февраля в день Громничной Божьей Матери, или Сретения, жаворонок непременно должен пискнуть, даже если он рискует в эту пору замерзнуть, а позже св. Агнешка выпускает жаворонка из мешка или из-под камешка. Украинцы связывали прилет жаворонков, этих первых вестников весны, с душами предков, которые раз в год навещают родную ниву.

На Волыни прилет жаворонка приурочивался к дню Алексея «Голосея» (30 марта). У белорусов был обычай дарить от всей деревни булку тому, кто первым увидит или услышит жаворонка, «чтобы этот самый человек в продолжение целого года заявлял о том, что может случиться в деревне».

В России и на Украине в день Сорока мучеников (22 марта), а на русском Севере также на Алексеев день (30 марта) или на Благовещение (7 апреля) пекли птичек из теста, называемых «жаворонками» (реже — «куликами» и «ластовочками»). «Жаворонков» оставляли в сарае, давали овцам, детям, одного бросали в печь. Дети бежали с ними на улицу «кликать лето», шли в поле и кричали: «Жаворонок, жаворонок, на тебе зиму, а нам лето», или «На тебе сани, а нам телегу». «Жаворонков» подбрасывали вверх со словами: «Жаворонки, жаворонки, прилетите, с собой весну принесите!». В многочисленных припевках, приговорах и веснянках к жаворонку весной обращались с просьбой принести лето тёплое, соху, борону, хлеба нового, здоровья и т. д. Например:

Принеси весну

На своем хвосту,

На сохе, бороне,

На ржаной копне,

На овсяном снопе.

Иногда в одного из «жаворонков» запекали лучинку, и кому она доставалась, тот и должен был начинать сев. Во многих местах с прилетом жаворонка начинали пахоту и сев. Весенний жаворонок своим пением призывает к началу полевых работ: «Сейте, орите, бороните!», «Деду, сей, сей овес и ячмень!», «Роди, Боже! Роди, Боже! Роди, Боже!». Жаворонок упоминается и в заклинании, призванном обеспечить рост льна: «Как жаворонок высоко летает, так чтобы и лен твой высокий был!»

Коршун

Коршун, ястреб (канюк, лунь, скопа) и отчасти птицы отряда соколиных (кобчик, чеглок) образуют единый образ крупной хищной птицы (ср. орел), наделяемой символикой нечистоты и смерти, демоническими и отвращающими свойствами.

Символику коршуна — ястреба, его связи с другими птичьими персонажами и параллели с другими славянскими традициями наиболее полно отражает украинско-подольский обряд изгнания и похорон коршуна в первый понедельник Петровского поста. Утром хозяйки выгоняли кур из хаты через нож или топор для защиты их от коршуна. Днем женщины шли на пастбище, где пели, махая платками в сторону леса: «Ой, Шуляку — чорна птахо, до нас не литай,/ <…> курей наших не хапай». Мужчины приносили сюда привязанных на палки убитых коршунов и воронов. Женщины шли с ними в лес, там ломали зеленые ветки и, махая ими, проклинали «шуляка-яструба»: «Птице-чорна, смерте наша, / Ти нас не займай, / Обминай!» Потом совершались ритуальные похороны коршуна, и женщины танцевали на его могиле. В другом варианте обряда бабы изготовляли «шуляка» из платков, клали его на большой платок, по углам которого насыпали кучки зерен и клали между ними хлеб, лук, сыр и мясо. Повернув «шуляка» к мясу, бабы приговаривали: «Не йды до курей, а иды до падла». В конце разрывали «шуляка» на части, устраивали пирушку и угощали друг друга водкой со словами: «Выпыйте, кумо, щоб Шуляк кур-чаток не поив».

Обрядовая параллель коршуна — ястреба и кукушки (ср. украинский обряд изгнания и похорон коршуна и русский обряд крещения и похорон кукушки) дополняется поверьем об обращении кукушки в ястреба или коршуна по окончании ее кукования сразу после Петрова дня (29 июня).

В контексте упомянутых обрядов и верований следует рассматривать и «ястребиные» названия незавившегося кочана капусты: укр., бел. «шуляк», рус. «ястребуха». Альтернативные варианты для кукушки после Петрова дня — либо обращение ее в ястреба, либо укрывание в капусте (в белорусском Полесье).

Иные параллели украинского обряда изгнания коршуна — это кашубский обряд казни коршуна в Иванов день (24 июня) или в воскресенье за три недели до этого дня. В обряде участвовали «палач», «солтыс» (сельский староста) или «ксендз» и «судья», который зачитывал приговор. Птицу насаживали на кол. Слуги «солтыса» обращались к коршуну с обвинительной речью, и «палач» отрубал коршуну голову. Чаще, однако, голову отрубали не коршуну, а вороне, которую всей процессией отправлялись хоронить с приветственной песней св. Яну. У других западных славян параллели к украинскому обряду изгнания коршуна более отдаленные: в Чехии и Лужице обряд, сходный с кашубским, совершался по окончании жатвы и был связан не с коршуном, а с петухом или селезнем. В украинском обряде изгнания коршуна наблюдается функциональная общность коршуна и ворона, поэтическим воплощением которых в песенных текстах является образ «черной птицы», несущей смерть. Такое же сходство демонстрирует детская игра в коршуна или ворона, в которой эти птицы наделяются общей символикой смерти. В украинских вариантах игры ворон роет ямку, чтобы варить кипяток и заливать им очи детям. Копание ямки символизирует похороны, а заливание очей — смерть. У украинцев и русских такая игра называется «в коршуна», у чехов и боснийцев — «в ястреба». У белорусов она тоже связана и с коршуном («У коршуна», «шуляк») и с вороном («У крука», «у ворана» и т. п.): коршун (ворон) копает ямку, чтобы собирать камушки и выбивать ими детям зубы. Характерна причина мести коршуна (реже ворона) детям: «Они мою капусту поели!» (у белорусов), «Белую капусту в моем огороде пощипали» (у украинцев) (см. выше мотив капусты). В Гомельском уезде игра дополняется шуточным вариантом похорон коршуна: коршуна в бане засыпают песком.

Ястреб и коршун как нечистые и зловещие птицы наделяются демоническими свойствами. По польским представлениям, ястребиный облик может принимать черт, в ястребе скрывается злой дух; по украинским — ястреб нападает на животных, как черт на людей (ср. также русское выражение «черт кор-шуноватый»).

Чтобы ястреб не душил кур, нужно первое снесенное курицей яйцо отдать нищему (у поляков). На Рождество называют ястребов голубями, чтобы задобрить и обезвредить их (у белорусов). Вместе с тем, как и всякий хищник, ястреб обладает отвращающими свойствами. Поэтому убитого ястреба поляки прибивали на воротах хлева, поляки и украинцы вешали в конюшне для защиты от ведьм и чертей, украинцы выставляли для устрашения воробьев.

Крик коршуна считают приметой дождя. Согласно легендам, коршун (иногда канюк) наказан Богом за то, что в незапамятные времена не рыл или не чистил с другими птицами море, озеро, пруд и т. п. (у восточных славян, поляков), замутил воду Божьей Матери, стиравшей рубашки младенцу Христу (у поляков). С тех пор он имеет право пить лишь дождевую воду и, томясь от жажды, жалобно просит: «Пить, пить!» О крике коршуна во время засухи русские говорят: «Каня плачет, у Бога пить просит».

Утка

И киевские, и болгарские украшения отражают одну и ту же космогоническую легенду, в которой мир сотворен Уткой, плававшей по Мировому океану.

Согласно мордовскому варианту легенды, наиболее близкому территориально к Волжской Булгарии, мир произошел так: по первичному океану плавала Утка (гоголь, нырок), которая нырнула на дно, достала комочек земли, и из этого комочка возникла Земля и все живое на ней. Болгарские височные кольца с их характерными яйцевидными бусами заставляют вспомнить карело-финскую Калевалу, где в создании мира участвует Божественная Утка. До создания мира уже существует всевышний бог Укко и Ильмать, «мать воды», но мир творят не они, а Утка, снесшая одно железное и шесть золотых яиц, из которых посреди водного пространства и образуется земля: «Из яйца из нижней части вышла Мать сыра земля; из яйца из верхней части стал высокий свод небесный».

Болгарское височное кольцо с уткой, держащей в клюве комочек земли, снабжено не только этим космогоническим символом, но и шестью золотыми яйцами, упомянутыми в Калевале: три яйцевидных бусины надеты на кольцо, а три подвешены на отдельных цепочках. На золотых яйцах мелкой зернью изображены женские фигуры. А Н. Афанасьев в своем общем обзоре приводит целый ряд различных космогонических преданий, в которых мир рождается из яйца.

В марийском мифе строение мира осуществляет Селезень, нырнувший в море и доставший со дна ком земли, из которого и был сотворен мир. Записанная в Заонежье легенда гласит: «По досюльскому (давнишнему, первичному) окиян-морю плавало два Гоголя; первый Бел-Гоголь (Бог), а другой Черен Гоголь (сатана). Черная птица достала со дна комок земли, из которой Бог сотворил земной мир».

Яйцо

Символика идеала. Одна из самых сложных и мало изученных групп символов — символика идеала. На это, безусловно, есть множество причин. Однако они нисколько не уменьшают этой прорехи в изучении символики язычества.

Что является идеалом в язычестве? В язычестве огромную, если не ключевую роль играет борьба противоположностей и при этом их единство. Например, пары Правь — Навь, мужчина — женщина, хаос — порядок. Один из ключевых принципов в язычестве — единство и борьба противоположностей. Идеал — это всегда совокупность неразделимого. Для язычника является идеалом золотая середина. Поскольку идеал — это гармония всего сущего, его изображали как яйцо. Все помнят, например, сказку про Курочку-Рябу, однако мало кто знает, какой глубокий сакральный смысл заложен в ней. Это остатки древнего мифа. Говорящая Курочка-Ряба снесла деду и бабе золотое яйцо, то есть привнесла в мир гармонию. Однако что делают люди?

Вместо того чтобы беречь золотое яйцо, пытаются бедное яичко разбить. А кто, собственно, такие эти дед и баба? Между прочим, своих далеких предков язычники называют, соответственно, дедами и бабами. Баба также — женский первопредок. И вот эта компания из перволюдей пытается разрушить гармонию. Но у них ничего не выходит — маловато сил у людей для того, чтобы разрушить то, что создано богами Прави (то есть Курочкой-Рябой). И тут появляется мышь, причем не какая-нибудь, а серая. Серая мышь живет в норе, то есть под полом, значит, принадлежит Нави. А если точнее, она — ее олицетворение (ведь она разрушает гармонию). И приходит она не одна, а еще и со своим хвостом наперевес — хвост у мыши похож на маленькую змейку, — это тоже не случайно: мышиный хвост это — Змей Юша, он же Мировой Змей (он же волк Фенрир в скандинавских сагах, из-за которого произошел Рагнарок — конец света). И вот силы Нави, вместе с Юшей, бьют по гармонии и нарушают ее — яйцо падает и разбивается (ах, как легко нарушить гармонию!). И что же, дед с бабой радуются — ведь яичко-то разбилось? Нет, они, наоборот, плачут — им не нравится жить в дисгармонии (тоже знакомая картина — наделают дел, а потом рыдают). И что же? Курочка-Ряба говорит им, по сути, своим детям, мол, не беспокойтесь, я гармонию восстановлю (снесу новое яичко) — вот вам сущность Прави. Заметим также, что в сказке наблюдается конфликт между Рябой и мышью. А непутевые люди — так ну есть они и есть.

Еще есть сказка о колобке с интересным сюжетом. Колобок тоже похож на яйцо. Все те же непутевые дед с бабой упускают свою гармонию, свой идеал, неосмотрительно оставляя его на окне. Но если бы на окне его не оставили, они бы его все равно уничтожили посредством своих материалистических потребностей: например, съели. Путем долгих исканий, трудов и стараний баба, следуя импульсу деда, создает идеал — круглого колобка. Но в результате они его теряют. Будет ли у них возможность создать еще? Вряд ли: по амбарам помели, по сусекам поскребли.

В язычестве есть миф, согласно которому вместо Вселенной было только яйцо. В яйце томился родитель богов и всего сущего — Род. Силами любви он разрушил свою темницу и создал Мир, Вселенную, Землю (круглую, кстати).

Этот миф вполне согласуется с теорией Большого Взрыва, очень популярной в кругу астрономов. Согласно ей, Вселенная возникла из мельчайшей частицы огромнейшей плотности — в этой частице произошел какой-то процесс, и она взорвалась, да так, что все ее содержимое разлетелось на неопределенное (но огромное) количество парсек вокруг, начались бурные химические реакции. В результате этого взрыва мы сегодня и имеем то, что имеем: Землю, Солнце и необъятные просторы Вселенной вокруг.

Аист

Аист (бочан, бусел, стерх) — особо почитаемая птица, наделяемая в народных представлениях человеческими свойствами. В легендах и весенних обрядах аист выступает в роли охранителя и очистителя земли от гадов и прочей нечисти — змей, жаб, насекомых и нечистой силы.

Легенда связывает происхождение аиста с человеком. Бог дал человеку мешок с гадами и велел выбросить его в море, в огонь, закопать в яму или оставить на вершине горы. Человек из любопытства развязал мешок, и вся нечисть расползлась по земле; в наказание Бог превратил человека в аиста, чтобы он очищал землю от гадов. Со стыда у аиста покраснели нос и ноги.

В других легендах аистом стал косец, не ответивший на приветствие Христа; косец, у которого перед Христом спали штаны (ср. представление, что, прилетая, аист скидывает штаны и ходит в жилетке); убийца, разбросавший части тела убитого, ставшие лягушками, и др. Аиста часто называют человеческим именем: Иван, Василь, Яша, Грицко, Адам и др. Чернобелая окраска аиста также связывается в легендах и поверьях с его человеческим происхождением: с одеянием ксендза, шляхтича в черной жилетке и др. Согласно польским свидетельствам, для прекращения дождей, вызванных убийством аиста, советовали похоронить его, как человека, в гробу на кладбище. Аистам приписывают ряд человеческих особенностей: они имеют человеческие пальцы, душу, понимают язык человека; плачут слезами; молятся Богу (так воспринимается их клекот); вместе справляют свадьбы; каждая семейная пара неразлучна, и в случае гибели одного из супругов другой добровольно идет на смерть вслед за ним. Аист может покончить с собой из ревности; самку, заподозренную в супружеской измене, судят публично и убивают.

Известны приметы, связанные с первым увиденным весной аистом. Летящий аист предвещает здоровье, резвость, урожай, замужество; неподвижный — боли в ногах, смерть, засуху, безбрачие; стоящий — высокий лен: пара аистов — замужество или роды. Деньги в кармане при встрече с первым аистом сулят богатство, ключи — изобилие, а пустые карманы — убытки. Крик первого аиста, услышанный натощак, приносит несчастье или предвещает битье горшков в течение года. При виде первого аиста бегут вслед за ним, приседают, кувыркаются, чтобы не болели ноги; кувыркаются по земле, прислоняются к дереву, к дубу, к плетню, чтобы не болела спина; завязывают узел на шнурке от шейного креста, чтобы летом не видеть змей; берут из-под ног землю и бросают ее в воду, которой кропят себя и дом, чтобы не было блох. На Благовещение к прилету аистов выпекают специальные хлебцы с изображением ноги аиста. Дети подбрасывают их вверх, обращаясь к аисту с просьбой об урожае. У южных славян дети приветствуют аиста в надежде, что он принесет кошелек с деньгами.

Существует поверье о мифической земле аистов. Болгары называют аиста паломником, считая, что он ежегодно посещает святую землю. Верят также, что аисты улетают на зиму в далекую землю на краю света, где, искупавшись в чудесном озере, становятся людьми, а весной, искупавшись в другом озере, вновь становятся птицами и возвращаются, так как в своей земле Господь запретил им выводить птенцов. В Польше тоже известно поверье, что аисты улетают далеко за море, где обращаются в людей. Весной они вновь превращаются в аистов и прилетают назад, причем человек, попав на берег того моря, тоже может таким же образом обратиться в аиста и перелететь в их землю. Верят также, что, прилетев в теплые края, аист мочит свой клюв в крови и становится человеком, а когда омочит себя в воде, вновь станет аистом. По народным представлениям, совершая перелет, аисты несут на себе ласточек или трясогузок.

Поверье, что аист приносит детей, особенно распространено у западных славян. Аист вытаскивает их из болота, из моря, приносит в корзине, в лохани, в корыте, бросает в дом через дымоход. Или бросает в печную трубу лягушек, которые, проникая в дом через дымоход, приобретают человеческий облик. Детям говорили, что нужно поставить на окно тарелку с сыром, чтобы аист принес ребенка. Дети просили аиста принести им братика или сестричку, например: «Буську, буську, принеси меш Маруську!» В Белоруссии во время празднования родин в дом приходил ряженный аистом и поздравлял родителей с новорожденным. Согласно приметам, ребенка следует ожидать там, где кружит аист, или тому, к кому на поле часто прилетает аист. Если он встанет на трубу во время свадьбы, у молодых будет ребенок. Аист снится женщине к беременности или рождению сына. Представления об отношении аиста к деторождению связаны с фаллической символикой его клюва, которая проявляется, в частности, в поведении ряженного аистом в рождественской обрядности, когда он клюет своим клювом девушек.

Ласточка

Чистая, святая птица, наделяемая женской символикой. В песне ласточка уподобляется Божьей Матери: «Ой на Дунаечку, на бережечку, / Там ластівочка та купалася, / То не ластівочка, то Божа Мати…». Ласточка и голубь — любимые

Богом птицы. Своим пением ласточка славит Бога. Щебетание ее воспринимается как молитва: «Святый Боже, святый крепкий, Святый бессмертный, помилуй нас». В народной легенде о распятии Христа ласточки, в отличие от воробьев, старались избавить его от мучений: кричали «умер, умер!», похищали гвозди, вынимали колючие тернии из тернового венца Христа и носили ему воду. Оттого гнездо ласточки под крышей обеспечивает дому счастье и благодать, и большой грех разорять ее гнездо, убивать ее или употреблять в пищу. Если ласточка бросит гнездо, вся семья в доме вымрет. Убивший ласточку не будет иметь счастья в разведении скота, а разоривший ласточкино гнездо сам лишится крова или ослепнет, на лице у него появятся веснушки или короста, умрет мать или кто-либо из домашних, сдохнет корова, у коровы пропадет молоко, или она будет доиться кровью.

В некоторых местах считают, что гнездо ласточки оберегает дом от пожара и что ласточка спалит дом обидчику, разорившему ее гнездо: недаром у нее есть красное пятно, словно от ожога. Встречается также примета, что девушка скоро выйдет замуж, если ласточка совьет гнездо на ее доме, вьется возле окон или залетит к ней в дом. Если ласточки и голуби летают возле дома, когда в нем справляют свадьбу, молодые будут счастливы в супружестве. Тот, кто носит при себе сердце ласточки, будет всеми любим, особенно женщинами. Ласточка и ласточкино гнездо используются в любовной магии.

Ласточка — вестница весны. Говорят: «Ласточка весну начинает, а соловей кончает». В песнях ее называют ключницей, так как она приносит из-за моря золотые ключи, которыми отмыкает лето и замыкает зиму. Чаще всего прилет ласточек приурочен к Благовещению (7 апреля). В некоторых районах Южной России на Сорок мучеников (22 марта) к прилету птиц пекли «ластовочек» с раскрытыми крыльями. В северо-западных губерниях прилет ласточек приурочен к дню св. Егория (6 мая). В это время готовятся к пахоте, жарят яичницу и выезжают в поле. Ласточки щебечут: «Мужики в поле, мужики в поле, а бабы яи-и-шню жарить!» Или: «Улетели — молотили, улетели — молотили, прилетели — па-а-шут!» Иногда в щебете ласточки слышится жалоба на то, что за зиму опустели закрома: воробьи поклевали все зерно и ей не оставили ничего.

Весной при виде первой ласточки кидают ей землю — на гнездо, стараются умыться и отереть лицо, чтобы не было веснушек, прыщей или солнечных ожогов, а кто умоется в этот момент молоком, будет беллицом. Умываясь, говорили: «Ластивко, ластивко! На тоби веснянкы, дай мени билянкы!», «Касатка, касатка! Возьми свою рябину — подай мою белину!». Считается также, что если умоешься при виде первой ласточки, станешь резвым и веселым, избавишься от сонливости и хвори.

У украинцев, белорусов и поляков распространены поверья о зимовье ласточек в воде. В день св. Симеона Столпника (14 сентября) ласточки собираются вместе и жалуются этому святому на то, что воробьи занимали их гнезда, а дети их разоряли. Сразу после этого или на Воздвижение (27 сентября) они прячутся в колодцы, чтобы таким путем скорее попасть в «вырей». Осенью люди стараются не вычерпывать воду из колодцев, чтобы не помешать ласточкам вылететь в «вырей». По другим поверьям, ласточки прячутся в реки, озера и пруды, сцепляются лапками или крыльями в цепочки и спят под водой до весны. Рассказывают, что рыбаки не раз вылавливали из-подо льда целые гирлянды ласточек, приносили их домой, где в тепле подле печки они оживали. Весной из воды вылетают лишь молодые ласточки, которые появились на свет в прошлом году, а у старых опадают перья, и они превращаются в лягушек. Ср. мотив сбрасывания ласточкой перьев в сочинении Иоанна Дамаскина, греческого богослова VIII в.: «Ласточка, когда придет зима, сбрасывает с себя перья и залезает под кору дерева, а потом весной опять покрывается перьями, вылетает на свет, щебечет и как будто говорит человеку: «Убедись от меня в воскресении мертвых».

В народной традиции ласточка обнаруживает сходство с лаской. Названия их родственны по происхождению. При виде первой ласточки берут из-под ног землю и ищут в ней волос. Какого цвета он окажется, такой масти и следует покупать лошадь, чтобы она пришлась по нраву домовому.

Ласточку, пролетающую под коровой, считают причиной появления крови в молоке, так же как в других местах — ласку, пробегающую под коровой. В загадках щебетание ласточки представлено как иноязычная речь: немецкая, татарская, турецкая, латинская («по-немецки говорило», «по-татарски лепетало», «по-турецки заводило») и т. п.

В народной символике ласку и ласточку сближают мотивы прядения и ткачества. Согласно белорусской легенде, ласточка украла у Божьей Матери клубок ниток и ножницы. В ее крике слышат слова «Крути нити!», а в загадках раздвоенный хвост ласточки уподобляется мотовилу, с помощью которого разматывают мотки пряжи в клубки: «Шило мотовило под небеса уходило».

Животные

Является воплощением силы; жертвенное животное. В южнославянской космологии бык (иногда буйвол или вол) — опора земли. В Сербии полагали, что земля держится на четырех быках — черном (на западе), сивом, соловом (на юге), белом (на севере) и красном (на востоке). Быки, стоя в густой желтой воде, пьют ее и ею насыщаются, но они стареют и слабеют, и однажды у них подкосятся ноги, тогда земля даст трещины, желтая вода проникнет в них, и будет

Подобные верования известны в алтайской, мусульманской, древнеиндийской традициях.

Бык как жертвенное животное известен на русском Севере, в Нижегородской, Пензенской и Орловский губерниях. Собирая в праздник (Ильин день или др.) мужскую скотоводческую братчину (пир), закалывали быка, который выкармливался всей общиной, съедали его или раздавали его мясо и сохраняли кости, которые якобы приносили удачу. Олонецкие охотники и рыболовы верили, что кость «ильинского» (т. е. зарезанного для сакральной трапезы в Ильин день) быка утраивает добычу. Те же олонецкие мужики стремились на пиру захватить кусок бычьего мяса с костью, «чтобы захватить счастье», ибо с тем, кто имеет «Ильинскую кость», всегда пророк Илья. Жертвенный бык «красного цвета» обеспечивает (через пророка Илью) ясную погоду во время жатвы и сенокоса. На Орловщине кости «оброшного» («обещанного») быка после братчины закапывали в хлеву, «чтобы не переводился скот в доме».

В селах вокруг Кирилло-Белозерского монастыря тоже приносили в жертву «обещанного» быка: на храмовый праздник (Рождество Богородицы — 8 сентября) у паперти закалывали быка, варили его мясо и давали это мясо нищим, а остальной «обещанный» скот продавали мясникам, вырученные деньги шли в пользу церкви. В тот же день, по преданию, приходили прежде к церкви олени и прилетали утки, а из Вещозера выходили особой породы быки.

В Костромском крае при болезнях и падеже скота устраивали «Миколыцину» («величали Великому Миколе»). Для этого «обещали» новорожденного бычка растить до трех лет, чтобы затем заколоть его до праздника зимнего Миколы и справить обед на всю деревню. На Нижегородчине обеденный пир — «Никольщина» — с поеданием трехлетнего быка приходится на мясоед, глухую осень или раннюю весну. В Восточной Сербии в Ильин день резали быка, варили его в большом котле и съедали всем селом сообща на месте «Петикладенци», где было пять священных ключей-колодцев. Около них люди умывались по пятницам и воскресеньям и оставляли там деньги, на которые и покупался бык. В тот же день в Велесе (Македония) на «оброчном» месте собирались жители нескольких сел и после общей молитвы варили мясо быка. Болгары в понедельник, предшествующий дню св. Параскевы Пятницы (14 октября), посреди села закалывали быка, варили мясо и съедали за общей трапезой.

В Польше бык является центральным персонажем троицких обрядов. В Мазовии его покрывали старой сетью и обряжали цветами и ветками, вешали на рога венок из ветвей березы и гнали впереди стада; либо на быка сажали чучело «рыцаря» из ольховой коры и затем сбрасывали его наземь, называя этот обряд воловьей свадьбой. В Куявии бык, покрытый попоной, с цветами на рогах участвовал в торжественном шествии в сопровождении дюжины пастухов, дюжины девушек с цветами и музыкантов, которых встречала вся деревня.

В славянских местных преданиях известны духи-охранители ключей, источников, колодцев и озер, являющиеся в виде быка. Сербы в Метохии повествовали, что в с. Црна Врана на Подриме из глубокого источника выходил большой бык и нападал на сельских волов. Тогда кто-то из крестьян выковал железные наконечники, укрепил их на рогах своего вола, и вол забодал быка, после чего источник пересох на десять лет. Сербы верили, что бык охраняет клады, притом «чтобы выкопать клад, надо принести в жертву своего быка и зарезать его на месте закопанного клада». В Западной Украине записана быличка о полевике, охранявшем криницу, в виде летучего быка, то бродившего около ключа, то исчезавшего.

Бык — излюбленный персонаж святочного и масленичного ряженья. В Костромском крае была известна святочная игра в быка. Парень, держа горшок на ухвате (рога), приходил в избу, мычал около девок и махал головой, как бык. Его «продавали», и когда сговаривались о цене, кто-то из толпы «убивал быка» — бил по горшку, разбивая его, и парень, изображавший быка, убегал вон из избы, а другие парни били заранее приготовленными соломенными жгутами девок, спрашивая: «С кем быка ела?».

По болгарским представлениям бык недосягаем для нечистой силы, наряду с волком и медведем. С другой стороны, «нечистый» сам мог появляться в облике быка, по поверьям сербов-лужичан (стада черных быков, бычки-телята), украинцев (два дерущихся бычка, бычок — «скотинка лесового бога», бык-полевик и т. п.). Первая туча перламутрового отлива, предвещавшая грозу и град, в Вологодском крае называется бык.

В толкованиях снов: черный бык — неминуемая опасность, белый бык — болезнь, изнеможение (рус.). Древнейшее известие о жертвенном быке принадлежит Прокопию Кесарийскому (VI в.). Он сообщил, что славяне веровали в верховного бога громовержца, в жертву ему приносили быка и иных священных животных.

Бык в славянских загадках — это месяц, солнце, день и ночь, небо и земля (рус. «Два быка бодутся — вместе не сойдутся»), потолок и пол, огонь и горшок (белорус. «Рыжы бык ды чорнага лаже») и др.

Турьи рога-ритоны как священные сосуды хорошо известны по изображениям на славянских идолах и по находкам в курганах языческого времени. Орнаментика реальных рогов из курганов тех же двух видов, что и на колтах (женских украшениях, прикрепляемых к головному убору): на одних рогах серебряная оковка украшена городками (Гнездово, Шестовицы, Приладожье), а на других — растительным узором и четырехчастной композицией (Чернигов).

Очевидно, древнерусские златокузнецы считали, что почитаемые в их время вилы-русалки поливали поля росой (облаком-туманом, спущенным ими на землю) из таких же турьих рогов, которые были в обиходе то как пировая посуда («Русская правда» об ударе рогом или чашей), то как ритуальные ритоны на свадьбах или поминках. При всех сменах сюжетов на лицевой стороне золотых колтов на оборотной стороне почти всегда остаются два рога, украшая даже самые поздние колты.

Другим воплощением идеи плодородия, размножения, достатка у славян был крупный рогатый скот. У многих народов земли скот был символом богатства. Что же касается славян, то «скотий бог» Волос (Велес) был отнюдь не просто богом скота: в его ведении находилось богатство вообще.

Место, где спокойно уляжется, пережевывая жвачку, молодая корова, считалось счастливым и безопасным. От безмятежно жующей коровы так и веет покоем, незыблемым крестьянским уютом, теплым хлебом и парным молоком. Видимо, не случайно современные исследователи-экстрасенсы в один голос утверждают, что корова, в отличие, например, от кошки, ни за что не уляжется на месте, по своим энергетическим свойствам неблагоприятном для человека!

Корова — наиболее почитаемое из домашних животных, требующее особой защиты от нечистой силы, способной отобрать молоко.

В древности славяне, по-видимому, не забивали коров на мясо. Коров не режут, а продают даже в случае болезни или старости. И фактическая, и условная продажа заболевшей коровы воспринималась как магическое средство, способствующее ее выздоровлению. У западных и южных славян в случае срочного (из-за болезни) забоя коровы ее мясо не потребляли хозяева, а продавали его соседям или всем жителям села. Забивать коров-нетелей (яловок) разрешалось на свадьбу, поминки и в редких случаях на общественные праздники.

Корова играет важную роль в погребальном обряде у восточных и западных славян. У восточных славян существовал обычай дарить корову священнику или бедняку сразу после похорон. На Украине и у западных славян верят, что крупный рогатый скот оплакивает смерть хозяина. В некоторых местах домашние животные сопровождают гроб с телом хозяина до церкви. Считалось, что по поведению коровы можно было предсказать смерть в доме. Красная или черная корова снятся к смерти. Коровы и телята, которых дарят беднякам, попадают на «тот свет», где имеются для них специальные загоны.

В свадебном обрядовом комплексе и сопутствующем фольклоре корова ассоциируется с женщиной, невестой.

Корова — обязательная часть приданого невесты у восточных и западных славян. У южных славян парни, приходящие колядовать на Рождество в дома любимых девушек, шли чистить хлев. У казаков на Тереке в святочные ночи парни срывали калитки с домов девушек легкого поведения, делали на площади из них «загородку», куда загоняли коров этих девушек.

Согласно верованиям славян, рога обладали огромной оберегающей силой. Главным образом бычьи, турьи рога. Бык-тур, посвященный богу воинов — Перуну, был, в первую очередь, мужским символом и обозначал мужское начало — способность уберечь, защитить от опасностей, как реальных, так и магических. Женщине, особенно молодой матери, это было жизненно необходимо. Этой цели служили и матерчатые рога ее кики (головной убор замужней женщины) на берестяной или стеганой холщовой основе. Другой смысл ношения таких «рогов» заключался в идее плодородия, продолжения рода. В христианские времена священники не допускали к причастию и вообще в церковь женщин в рогатых киках, вполне справедливо усматривая в этом отголоски языческой веры.

На Русском Севере и у южных славян известны легенды о мифических коровах, обитающих в озерах. Иногда они выходят на прибрежные луга, и тогда человек может отбить одну корову от стада, обежав вокруг нее. Такая корова дает очень много молока и всегда крепка и здорова.

Корова и бык связаны в народной культуре также с небесной водой, облаками, осадками. По их поведению (когда они поднимают головы к небу, бьются рогами, подпрыгивают) можно было предугадать дождливую погоду. Черные и темного окраса коровы, возглавляющие стадо при возвращении с пастбища, также предвещали дождь. В Сербии верили, что внутри дождевого облака находится бык или корова и можно услышать доносящееся оттуда мычание. Такие же представления отражены в белорусской загадке: «Белая корова тростник поломала» (снег). Поэтому во время засухи вызывают дождь сжиганием коровьего навоза.

Более четко выражена в славянской народной культуре связь облачности, атмосферных осадков, воды с молоком. Русские считали, что если молоко при доении сильно пенится, то это к ненастной погоде, а «темные святки», облачность в ночь под Рождество Христово сулят большие удои молока в наступающем году. У южных славян утром в Юрьев день хозяйка взбивала масло из молока, а дочь залезала на крышу дома. «Какая погода?» — спрашивала мать. «По всей земле — солнце, над нашим домом — облако», — отвечала девочка. Этот обряд должен был способствовать увеличению молока у коровы. С той же целью корову выгоняли пастись в Юрьев день, а также на Троицу, в день Ивана Купалы и другие праздники очень рано, «на росу». Украинцы о молоке говорят «божа роса». Ведьмы, собирая росу с лугов в эти дни, таким образом отбирают у коров молоко.

Славянская метеорологическая терминология, обозначающая пасмурную, дождливую погоду, облака, соприкасается со сферой понятий, связанных с молоком и продуктами из него: рус. — «моложная (пасмурная) погода», польск. — «кващне млеко» (облака) и др. На Украине и в Болгарии распространено верование в то, что ведьмы могут снять месяц с неба и выдоить из него молоко. Когда месяц «изцеден» (выдоен), дождя не будет.

Вода — основное магическое средство, применявшееся для повышения молочности коров.

При первом выгоне коровы в стадо на Юрьев день, на Рождество и в другие праздники ее обливали водой, окропляли святой водой, прогоняли между полными ведрами. С этой же целью обливали и пастухов. Украинская хозяйка всякий раз, беря воду из колодца, обращалась к воде с заговором, в котором просила прибавить молока корове.

На Русском Севере пастух должен был на все время летнего выпаса закопать «отпуск» (письменный текст заговора) в сырое место у воды, иначе у коровы будет мало молока. В Карпатах существовал обычай первое молоко, выдоенное после отела, выливать в быструю речку. У всех славян молозиво варили для детей. После того как они съедят его, хозяйка обливала их водой или умывала. В некоторых местах тому, кто первый раз пьет молоко от коровы, льют воду за ворот. Вода широко использовалась в магии для возврата отобранного ведьмой молока.

Молоко коровы противопоставлялось небесному огню, т. е. стихии огня. У всех славян считалось, что пожар, зажженный молнией, можно погасить только молоком черной коровы, в крайнем случае — просто пресным молоком. Если первый весенний гром загремит, когда коровы еще не в хлеву, то они не будут давать много молока. В некоторых местах Болгарии верят, что молния и гром «выпивают» у коров молоко. В животноводческой практике всех славян существует запрет подходить к огню, очагу сразу после дойки коровы, прежде нужно вымыть руки. Во время кипячения молока строго следят, чтобы молоко не убежало, так как у коровы в этом случае опухнет вымя.

У всех славян известен обычай лечить молоком змеиный укус.

Корова — объект постоянной заботы или, наоборот, преследований домовика (или других опекунов хозяйства: ласки, ужа, петуха). Ласку и ужа нельзя убивать, так как вместе с ними сразу же падет корова. Существуют верования, что уж сосет молоко у коровы. Убивать такого ужа нельзя: корова будет тосковать по нему и погибнет. Нельзя бить корову палкой, которой убили ужа, корова будет «сохнуть».

Корова может быть демоническим существом. Украинцы и белорусы представляли себе холеру в образах женщины с коровьими ногами, черной коровы, женщины, сидящей на черной корове. В корову может оборачиваться ведьма. В виде коровы может являться клад. Гуцулы верят, что в хозяйстве может быть демоническая корова — «полубэрок» с коротким ребром. Если она сдохнет, то в этом хозяйстве сдохнут подряд еще девять коров.

Кони и коники

На иллюстрациях к русским сказкам терема часто украшены скульптурными изображениями конских голов, и это не случайно — древние славяне считали, что именно кони везут солнце по небу днем, а ночью оно проплывает по подземному океану на утках или гусях.

Фасады типичных русских изб обычно украшались по фасаду солнечными символами по контуру торца кровли. Каждый солнечный знак сопровождается скульптурным изображением головы коня. Щипец кровли увенчивает массивный конек, от которого вниз опущено дощатое «полотенце» со знаком солнца. Причелины, спускающиеся по кромке кровли, завершаются внизу тоже знаком солнца, а концам жердей, держащих желоб для слива дождевой воды, придана форма конской головы. Кони эти соседствуют с солнечными знаками причелин и зрительно совмещаются в единый образ солнечных коней.

Представления о дневном пути солнца по небу на конях (или на лебедях) и о ночном пути по подземному океану на водоплавающих птицах возникли, скорее всего, еще в бронзовом веке, когда на днище сосудов, предназначенных для умерших, ушедших в подземный, ночной мир, изображалось ночное, подземное солнце.

Еще раз подчеркнем, что перед нами не просто множество солнечных знаков, не сумма отдельных символов, а продуманная система, созданная на основе геоцентрического мировоззрения: злыдни-упыри могут быть повсюду, они — повсеместны; в систему зла входит вся природа и все живое, обвеваемое «злыми ветрами». Этой темной системе противопоставлена система света, изгоняющего не только тьму, но и порождения тьмы. Древние славяне обращались к солнцу, зафиксировав его на своем жилище в его непрерывном движении по небу. Повсеместности упырей они противопоставляли повсеместность солнечного света; при этом была подчеркнута закономерность неизбежного прихода солнца в новый день вместе с утренней зарей.

По археологическим данным, конь (наряду с собакой) был главным жертвенным животным на похоронах, проводником на «тот свет» (ср. сказочные мотивы коня — чудесного помощника героя, помогающего проникнуть в тридевятое царство, на вершину стеклянной горы и т. п.), (ср. лужицкое представление о том, что конь (и собака) может видеть смерть, о чем свидетельствует его беспокойное поведение и т. п.). Характерен общеславянский фольклорный мотив вещего коня, предсказывающего смерть своему хозяину (Марко Кралевичу в сербском эпосе, святому Глебу, чей конь сломал ногу, когда князь отправился к месту гибели, и т. п. вплоть до средневековых легенд о коне Ивана Грозного, который пал в Пскове, и царь в страхе перед собственной смертью отказался от расправ над псковитянами). В наиболее мифологизированном контексте этот мотив известен в «Повести временных лет» (912 г.), где волхв предрекает Вещему Олегу смерть от коня.

Конь (конский череп) и змея — характерные воплощения хтонических сил и смерти в общеславянской традиции. Мифического змея — предводителя змей в Хорватии именуют «змеиный конь», «вилинский конь» (ср. Вила); волосы из конского хвоста превращаются в змей (македон.). При этом конь, и особенно всадник — герой или святой (субститут языческого божества) выступают как противники змея, злых сил, болезней в фольклорных и изобразительных текстах (в том числе на иконах «Чудо Георгия о змие» ит. п.), (ср. русский заговор: «Наморе Киане, на острове Буяне, на бел-горючем камне Алатыре, на храбром коне сидят Егорий Победоносец, Михаил Архангел, Илия Пророк, Николай Чудотворец, побеждают змея лютого огненного» и т. д.). Согласно древнейшему известию в «Деяниях датчан» Саксона Грамматика (XII в.), белый конь бога Свентовита ночью сражался с врагами и возвращался темным от грязи. Особое значение имела масть коня: белый (золотой) конь был атрибутом Господа Бога, Юрия-Егория в польской и восточнославянский традициях (в белорусских заговорах); в русской волшебной сказке белый всадник — ясный день, красный всадник — красное солнце, черный всадник — воплощение ночи; в сербской песне св. Николай едет на синем, красном и белом коне. В соответствии с двойственной природой коня-медиатора амбивалентными свойствами наделяется конский череп: ср. полесский ритуал сожжения на купальском костре черепалошади как воплощения «ведьмы», смерти и т. п. и использование конского черепа в качестве оберега скота, пчел, огорода (при отдельных случаях применения его для наведения порчи — пол.). Повсеместно конский череп использовался в качестве строительной жертвы.

Связь коня с «тем светом» и знанием судьбы определяла его роль в гаданиях: коня Свентовита выводили из храма к трем рядам вонзенных в землю копий и следили, с какой ноги тот начнет ступать: если с правой — предприятие будет удачным и можно выступать в поход. В русских святочных гаданиях лошади завязывали глаза, садились на нее задом наперед и следили, куда она пойдет: там гадающую ждет замужество. При гаданиях, чтобы увидеть суженого, идут в полночь к конюшне — услышавшая ржание выйдет замуж (лужицк.); по поведению коня гадали о смерти (если конь бьет копытом о землю — к смерти), любви (если конь ест сено, пьет воду — парень любит девушку). Соответственно конь, воплощающий в гаданиях связь с иным миром и будущим, оказывался демоническим существом: ср. вологодскую быличку о девках, во время гаданий призывавших «дьявола» показаться «прямо в лицо», — гадающих чуть не затоптали появившиеся неведомо откуда лошади.

Конь мог появиться и на месте, где зарыт клад (черный конь в серб, быличке). В украинской быличке «чорна кобыла» явилась матери и сыну, остановившимся в поисках доли у могилы на дороге: человеческим голосом она обещала сыну отвезти его к колодцу, где дают счастливую долю; сын искупался в колодце, и одним скоком кобыла вернула его к матери, а затем исчезла.

В обрядах семейного цикла конь был задействован прежде всего в ритуалах «перехода»: др. — рус. княжеский обряд постригов — первой стрижки волос у княжича сопровождался ритуальным сажанием на коня (этот обряд инициации сохранился у русских и в казачьей среде). В свадебной обрядности особое значение имели кони, запряженные в повозку с молодыми. В русском средневековом свадебном обряде коня давали в качестве выкупа за невесту (ср. позднейшие игровые варианты обмена жены на коней и т. п. в русском и украинском фольклоре); жеребцов и кобылиц, согласно «Домострою» (XVI в.), привязывали у сенника (подклета), где молодые проводили первую брачную ночь. Производительная сила коня и человека при этом считалась взаимосвязанной: перед случкой кобылу должна была кормить из подола беременная женщина (рус.). При похоронах считалось, что лошади очень тяжело везти покойника; в Витебской губернии старший в доме с плачем целовал копыта лошади; у русских на кладбище лошадь распрягают, обводят по солнцу вокруг саней и запрягают вновь.

В обрядах календарного цикла конские праздники и связанные с ними персонажи (святые, ряженые) отмечали смену календарных циклов (ср., в частности, катание молодежи на лошадях на масленицу (рус.: «на конех ристание» обличается в послании Тихона Задонского, ок. 1765 г.), скачки парней, пасущих коней, в первый день «зеленых святок» (пол.), сербские конные состязания на Рождество (известие 1435 г.), белорусский обычай перескакивать на жеребцах через купальский костер — вплоть до состязаний ряженых «коней» из соседних деревень (на Юрьев день, рус.). Соответственно с семантикой смены сезонных циклов связаны фольклорные образы всадников, воплощающих календарные праздники — Коляды (рус., пол.), Авсеня (рус.), Божича (серб.; ср. сербский рождественский обычай разъезжать на лошадях с криком «Божич!»), «зеленого Юрия», едущего на зеленом коне (хорв., см. Георгий) и др. «Конь», «кобыла» — общеславянские образы ряжения на святки (вождение «бесовской кобылки» упомянуто в царской грамоте 1648 г.), связанные не только с аграрной магией, но и с символикой брака, соития.

Покровителями коней считались святые всадники — Георгий-Юрий (общеслав. покровитель скота; ср. именование коней «Егорием храбрым» в Приангарье), «конские боги» Флор и Лавр у русских, Феодор (Тодор) Тирон у южных славян (день его памяти — Тодорова суббота — именуется Конски Великден, «конская пасха»). Реже в качестве специализированных покровителей коней выступает св. Власий (который также иногда изображается на иконах всадником) и Никола (Николай): в Белоруссии праздник Власия назывался «конское свято» — в этот день объезжают молодых лошадей, не работают на лошадях, устраивают для них специальную трапезу; Николу могли представлять всадником в сербской традиции, наряду со св. Саввой и др. Конь белый (вост. — слав., болг.), огненный (вост. — слав.) — атрибут Ильи, разъезжающего по небу верхом или в колеснице; гром — грохот конских копыт (ср. русские загадки, где гром — топот или ржание коней).

Характерна также связь коня с персонажами низшей мифологии — вилами у южных славян (самим вилам иногда приписываются конские ноги), русалками у восточных (русалку изображал ряженый «конь»), домовым и др. Нечистую силу, в том числе домового, можно увидеть, надев на шею хомут. Домовой — хозяин лошадиный может любить лошадей особой масти или, наоборот, невзлюбить коня, который пришелся не ко двору. Лошадь неопределенной — пегой — масти опасна в хозяйстве, на ней в хлев может въехать хлявник (бел.).

В магии особую роль играл не только лошадиный череп, но и копыта, предметы упряжи (в том числе хомут), подкова, волос, отыскав который можно было угадать любимую масть домового, и т. п. При купле лошади старались получить и узду, чтобы лошадь пришлась ко двору, не тосковала по прежнему дому, передать узду «из полы в полу», взять след из-под правого копыта и т. п. (вост. — слав.).

Собака

Она одной породы с волком, но с давних времен стала его лютым врагом, защищая-оберегая хозяйское добро.

Недаром сложилась неизменно оправдывающаяся в жизни поговорка: «Собака — человеку верный друг».

Заслышит волк собачий лай, сторонкой норовит обойти: знает серый, что зубы-то у этих сторожей острые, а чутье — на диво. О своем верном друге-стороже наговорил краснослов-пахарь немало всяких крылатых словец, и все они в один голос говорят о собачьей привязанности, о собачьем нюхе, о собачьей неприхотливости. По собачьему лаю узнает сбившийся с дороги путник, где поблизости жилье человеческое. По нему же загадывают на святки и красные девушки: «Гавкни, гавкни, собаченька, где мой суженый!»

Многое множество примет связано с хорошо знакомым деревенскому человеку собачьим нравом. Если собака качается из стороны в сторону — к дороге хозяину; воет пес, опустив морду вниз, или копает под окном ямку — быть в доме покойнику; воет, подняв голову, — ждут пожара; траву ест собака — к дождю; жмется к хозяину, заглядывая ему в глаза, — к близящемуся несчастью; мало ест, много спит — к ненастной погоде; не ест ничего после больного — дни того сочтены на небесах.

Волк

Волк, хорт — одно из наиболее мифологизированных животных. Близок по своим мифологическим функциям другим хищникам (ворону, рыси и особенно медведю) и тесно связан с собакой.

Согласно легендам, черт слепил волка из глины или вытесал из дерева, но не смог его оживить. Оживленный Богом волк бросился на черта и схватил его за ногу.

Хтонические свойства волка (происхождение, связанное с землей, глиной, поверье о кладах, «выходящих» из земли в виде волка) сближают его с гадами, особенно со змеей. Гады появились на свет из стружек от выстроганного чертом волка.

Волк объединяется с нечистыми животными, не употребляемыми в пищу, характерным признаком которых является слепота или слепорожденность. По некоторым украинским поверьям, волчица приносит волчат лишь раз в жизни, а принесшая потомство пять раз превращается в рысь. Волчата выводятся там, где волк завоет во время пасхальной Всенощной, и их бывает столько, сколько дней пришлось в этом году на мясоед от Рождества до Великого поста.

Определяющим в символике волка является признак — «чужой». Волк соотносится с «чужими», прежде всего с мертвыми, предками, «ходячими» покойниками и др. В некоторых заговорах от волка говорится, что он бывает у мертвых на «том свете», а при встрече с волком призывают на помощь умерших. К «чужим» относятся также колядники и участники других обходных обрядов; поэтому чтобы уберечься от волков, их называют колядниками. Маски волка встречаются в святочных или масленичных шествиях ряженых.

Волк противостоит человеку и как нечистая сила: его отгоняют крестом, он боится колокольного звона, ему нельзя давать ничего освященного. Он может осмысляться и как инородец: например, стаю волков называют «ордой».

С волком связывают различные инородные тела: волк — название нароста на дереве или черной сердцевины в нем; наросты и опухоли на теле лечат волчьей костью или с помощью человека, съевшего волчатины. Волчьей символикой может наделяться каждая из участвующих в свадьбе сторон как чужая по отношению к противоположной: волком называют и дружину жениха, и всю невестину родню на свадьбе у жениха; в причитаниях «волками серыми» невеста называет братьев жениха, а в песнях родня жениха называет невесту «волчицей». С волком, ищущим себе добычи, символически может соотноситься и сам жених, добывающий себе невесту.

Волку присущи функции посредника между «этим» и «тем» светом, между людьми и нечистой силой, между людьми и силами иного мира. Задирая скотину, он действует не по своей, а по Божьей воле. Существовало поверие: «Что у волка в зубах, то Егорий (Перун) дал». Похищение волком скота воспринималось нередко как жертва и сулило хозяину удачу.

Отношение волка к нечистой силе двойственно. С одной стороны, нечистая сила пожирает волков: пригоняет их к человеческому жилью, чтобы потом поживиться волчьей падалью; дьявол ежегодно таскает себе по одному волку. Волк «знается» с нечистой силой. Колдуны могут оборачиваться волками, могут насылать волков на людей и скотину. С другой стороны, по велению Бога волки истребляют, поедают чертей, чтобы они меньше плодились. Волк и сам может быть мифологическим персонажем — волком-оборотнем, или волколаком. Согласно поверьям, волки находятся в подчинении у лешего (леший кормит их, как своих собак, хлебом), которого иногда и самого представляют в виде белого волка. Чтобы задобрить лешего, пастух оставлял в лесу на съедение волкам одну овцу.

Обычно покровителем волков и одновременно охранителем стад считают св. Георгия (Юрия, Егория), у западных украинцев — св. Михаила, Луппа, Николая, Петра и Павла. Широко распространены былички о человеке, подслушавшем, как хозяин волков (св. Юрий, царь волков) распределяет среди волков их будущую добычу.

Для защиты скота от волка соблюдают определенные запреты на действия и работы, связанные прежде всего с продуктами скотоводства (овечьей шерстью и пряжей, мясом скота, навозом), с ткацкими работами и острыми предметами. Не выполняют никаких работ в день св. Георгия и др., не дают ничего взаймы во время первого выпаса скота и вывоза навоза на поле; не прядут на святки; не отдают за границы села ткацкие орудия, не ставят изгородей в период между днями св. Юрия и св. Николая; не едят мяса в день св. Николая; не допускают половых сношении в последнюю ночь перед масленицеи. Опасным считается и упоминать волка, чтобы тем самым не накликать его («Про волка речь, а он на-встречь»), и поэтому используют другие названия для волка: рус. — «зверь», «серый», «кузьма», «бирюк», «лыкус», укр. — «скаменник», «малий» и др.

Чтобы волк не съел пасущийся скот, кладут в печь железо в день св. Николая, втыкают нож в стол, в порог или накрывают камень горшком со словами: «Моя коровка, моя кормилица надворная, сиди под горшком от волка, а ты, волк, гложи свои бока». При первом выгоне скота с той же целью замыкают замки, посыпают печным жаром порог конюшни.

Для защиты от волков используются заговоры, обращенные к лешему, к святым — повелителям волков, с тем чтобы они уняли «своих псов». Характерные мотивы заговоров: просьба замкнуть пасть или зубы волка замком, серебряными, райскими ключами, отсылание волка к морю за белым горючим камнем, ограждение от него каменной стеной, угроза сунуть волку в зубы горячий камень и др. Чтение заговоров сопровождается сжиманием кулаков, смыканием зубов, втыканием топора в стену и т. п. Чтобы не встретить волка, входя в лес, читают заговор «от злого зверя» или сорок раз говорят «Господи помилуй». При встрече с волком молчат, не дышат и прикидываются мертвыми или же, наоборот, показывают ему кукиш, отпугивают угрозами, стуком, криком, свистом. Иногда кланяются, встают перед волком на колени, приветствуют или просят: «Здравствуйте, молодцы», «Ваучица, матушка, пами-луй меня». Крестятся, произносят заклинания: «Хрест на мене, вовк від мене», «Атвярни мене, Госпади, ат этага зверя», «Воук, воук, гдэты буу, як Суса Хрыста роспыналы?».

Глаз, сердце, зубы, когти, шерсть волка часто служат амулетами и лечебными средствами. Волчий зуб дают грызть ребенку, у которого прорезываются зубы. Волчий хвост носят при себе от болезней. Нередко оберегом служит само упоминание имени волка. Так, о появившемся на свет теленке (жеребенке, поросенке) говорят: «Это не теленок, а волчонок». Повсеместно волк, перебегающий дорогу путнику, пробегающий мимо деревни, встретившийся в пути, предвещает удачу, счастье и благополучие. Волк, забежавший в деревню, — примета неурожая. Множество волков сулит войну. Вой волка предвещает голод, вой их под жильем — войну или мороз, осенью — дожди, а зимой — метель.

Лиса

Народ зовет ее кумушкой, величает Патрикеевною. «Лисой пройти» в его устах равносильно слову «схитрить» («спроворить»); есть даже особое словцо — «лисить». Лиса — слабосильнее волка, но благодаря своей хитрой повадке она живет гораздо сытее.

Она «семерых волков проведет».

Как ни стереги собака от нее двор, а все курятинки добудет. «Лиса и во сне кур у мужика в хлеве считает!», «У лисы и во сне ушки — на макушке!», «Где я лисой пройдусь, там три года куры не несутся!», «Кто попал в чин лисой, будет в чине — волком!», «Когда ищешь лису впереди, она — позади!», «Лиса все хвостом покроет!» — перебивают одна другую старинные пословицы-поговорки. «У него лисий хвост!» — говорится о льстивых хитрецах.

Медведь

Медведь — один из главных персонажей в народных представлениях о животных. Медведь наиболее близок волку, с которым его объединяют сходные демонологические и другие поверья.

Происхождение медведя связывается в легендах с человеком. Человек был обращен Богом в медведя в наказание за убийство родителей; за отказ страннику или монаху переночевать, за честолюбивое желание, чтобы все люди его боялись; за то, что, будучи мельником, он обвешивал людей, используя фальшивую мерку, или за то, что в вывороченной шубе бросился Христу под ноги; накрывшись вывернутым кожухом, пугал его из-под моста; из жадности укрылся от него под овечьей шкурой; вышел к нему с руками, измазанными в тесте; за то, что месил хлеб ногами и т. д.

Медведями стали спрятанные от бога в лес дети Адама и Евы. Жених-мельник обидел гостя на свадьбе и был заклят им в медведя. Сербские цыгане объясняют появление на свет медведя рождением его от девушки в результате непорочного зачатия. Считают, что если снять с медведя шкуру, то он выглядит как человек: самец как мужчина, а медведица с грудью, как у женщины. У него человечьи ступни и пальцы, он умывается, любит своих детей, радуется и горюет, как человек, понимает человеческую речь и сам иногда говорит, а также постится весь Рождественский пост, т. е. сосет лапу. Как и люди, он неравнодушен к меду и водке. Он «думец» и наделен разумом, но, как говорят, «в медведе думы много, да вон нейдет». Доказательство человеческого происхождения медведя охотники видят в том, что на медведя и на человека собака лает одинаково, не так, как на других зверей. По причине такого происхождения медведям нельзя есть человека, а человеку — медвежатину.

Как и волк, медведь может задрать корову лишь с Божьего позволения, а на человека нападает лишь по указанию Бога, в наказание за совершенный им грех. На женщин он нападает не затем, чтобы их съесть, а чтобы увести к себе и сожительствовать с ними. Верят, что от такого сожительства человека с медведем рождаются на свет люди, обладающие богатырской силой. Мотив этот представлен не только в поверьях, но и в сказках.

Считается, что медведь близко знается с нечистой силой, что лешему он родной брат или подвластен ему как своему хозяину. Его иногда и называют лешим или лесным чертом. Некоторые лесные духи имеют облик медведя. В то же время черт боится и убегает от медведя, медведь может одолеть и изгнать водяного; снять чары, если его провести через дом, на который напущена порча. Он чует ведьму в доме.

Ему присущи и функции охранителя скота. Например, медведь помогает обнаружить закопанную в хлеву конскую голову — причину порчи скота. Чтобы не допустить к скоту «лихого домового», в конюшне вешали медвежью голову, а когда домовой шалил, в хлев вводили медведя. Сам домовой тоже может принимать облик медведя. Подобно поверьям о волках-оборотнях, существуют рассказы об обращении колдунами участников свадеб в медведей. Известны рассказы о том, что под шкурой убитой медведицы охотники обнаруживали бабу в сарафане, что убитая медведица оказывалась невестой или свахой. Как и волк, медведь связан с подземными кладами; духи, охраняющие их, могут появляться в облике медведей.

Образу медведя присуща брачная символика, символика плодородия и плодовитости, представленная, в частности, в свадебном обряде, в любовной магии, в лечении бесплодия и т. п. Если введенный в дом ручной медведь заревет посреди хаты, значит, в этом доме скоро будут петь свадебные песни, т. е. будет свадьба. Поводыри на потеху зрителям заставляют медведя показывать, как невеста спит с женихом. Медведь, приснившийся девушке, сулит ей жениха. На свадьбе, чтобы заставить молодых целоваться, говорят: «Медведь в углу!». «Петра Ивановича люблю», — должна ответить невеста и поцеловать жениха. Если девицу заставить посмотреть в глаза медведя, то по его реву можно определить, девственница ли она. Если невеста оказывалась не девственной, пели, что ее разодрал медведь. Мать невесты выходит встречать приехавших жениха с невестой в вывернутом шерстью наружу кожухе, изображая медведя. Чтобы муж перестал изменять жене, она должна помазать влагалище медвежьим салом. Считалось, что женщина излечится от бесплодия, если через нее переступит ручной медведь. С идеей плодородия связан обычай ряжения медведем в свадебных, святочных и масленичных обрядах.

С медведем связаны календарные приметы. На Воздвижение Креста Животворящего (27 сентября) медведь ложится в берлогу. Среди зимы, на Ксению-полузимницу (6 февраля) или на Спиридона-солнцеворота (23 декабря), он поворачивается в берлоге на другой бок, а встает на Благовещение (7 апреля) или на Васильев день (25 апреля). По представлениям сербов, болгар, гуцулов и поляков медведь выходит из берлоги на Сретение (15 февраля, у поляков это день Громничной Божьей Матери, называемой также «Медвежьей») взглянуть на «рождающееся». Если в этот день (или на Евдокию, 14 марта) он увидит свою тень, то возвращается в берлогу и спит еще шесть недель (до «тёплого» Алексея, 30 марта), так как сорок дней еще будут стоять холода.

Медведь нападает на человека, если человек первым его заметит. При встрече с медведем, чтобы он не тронул, прикидываются мертвым, женщина показывает ему свою грудь. Для защиты от медведя используют различные обереги, соблюдают определенные запреты, стараются его умилостивить. Как и волка, медведя иногда приглашают на рождественский или новогодний ужин, чтобы он не трогал скота. Не выгоняют первый раз весной скот в день недели, на который пришлось в этом году Благовещение. В поминальную субботу перед Троицей несут в церковь священнику продукты из первого весеннего молока, чтобы медведь не причинил никакого ущерба.

У южных славян известны специальные «медвежьи дни», которые празднуют для защиты от медведя: на св. Андрея (13 декабря), Савву (27 января) и Прокопия (21 июля). Эти святые охраняют людей от медведя. Св. Андрей, по поверьям, ездил верхом на медведе. В эти дни варят кукурузу и оставляют ее на ночь на дворе для медведя, пекут хлеб и подбрасывают его в дымоход для медведя, а также не работают, не запрягают скот, не ходят в лес, не упоминают о медведе, не чинят старую обувь и не изготовляют новую. Медведя нередко опасаются упоминать вслух (в частности, рыбаки, считающие, что в противном случае поднимется буря и не будет удачи в улове) и называют его иначе: «он», «сам», «хозяин», «дедушка», «мельник», «черный зверь», «леший», «косматый черт», «куцый», «старый», «овсяник», «бортник», «костоправ», «бурмило», «сергачский барин» и т. д. Медведя называют и личными именами: у русских — Миша, Михайла Иваныч, Потапыч, Топтыгин, Матрена, Аксинья, у сербов — Мартин, у поляков — Бартош и т. п. Охотники, идущие на медведя, берут с собой летучую мышь, считая, что в этом случае медведь непременно придет на охотника. Встреча с медведем в пути служит добрым предзнаменованием.

Шерстью медведя окуривают больных: от испуга, от лихорадки и от демонической болезни, нападающей на рожениц, так как, по поверью, медведь отпугивает эти болезни. Сквозь медвежью челюсть протаскивают больного ребенка. Съевший сердце медведя исцелится от всех болезней разом. Отвар из медвежатины пьют от грудных болезней. Салом натираются от обморожений, ревматизма и других болезней, мажут лоб, чтобы иметь хорошую память.

Правый глаз медведя вешают ребенку на шею для храбрости. Когти и шерсть медведя используют как амулет для защиты от сглаза и порчи.

Крот

Крот находится между зверями и гадами, ближе к ласке и мыши. Хтоническая символика крота проявляется в мотивах слепоты и неприятия солнечного света, в приметах, предвещающих смерть, в символическом соотнесении кротовины (кучки вырытой земли) с могилой и др.

Крота иногда описывают как мышь в земле (у украинцев), с мышью его объединяют и некоторые названия (бел. — поух). Ряд названий крота связан с собакой: у украинцев — «щенюк», у сербов — «земляная собака», у болгар и македонцев — «слепая собака». Слепота крота отражена и в его русских названиях: слепец, слепух и т. п. По русскому поверью, Бог ослепил крота за то, что он копал землю на Благовещение. Согласно легендам, Бог обещал дать кроту глаза, когда он выроет столько бугров, сколько звезд на небе (У русских); Бог услал крота в нору в наказание за то, что тот первым из всех тварей стал портить райские насаждения, и определил, что глаза его будут уменьшаться, так что к моменту светопреставления кроты станут совершенно без глаз (у белорусов). Крот избегает солнечного света и, по представлениям болгар, вылезает из норы лишь раз в неделю: в субботу до восхода солнца.

В болгарской легенде отец проклял сыновей за ссору из-за земли, которой отец наделил поровну каждого. Сыновья превратились в кротов, и теперь у каждого из кротов по 40 кротовин, а им все тесно (ср. болгарское поверье, что каждый крот выкапывает по 40 кротовин). Согласно сербско-хорватской легенде, крестьянин, желая хитростью присвоить себе чужое поле, закопал на нем своего сына и в присутствии судьи обратился к земле, чтобы она сама сказала, чья она. «Твоя, твоя», — послышался из земли голос сына. Когда отец принялся откапывать сына, оказалось, что он ушел глубоко в землю, превратившись в крота. Мотив превращения в крота присутствует в македонских, болгарских, западно-украинских вариантах этой легенды. Доказательство человеческого происхождения крота видят в сходстве передних лап крота с рукой человека.

Как и другие хтонические животные, главным образом гады, крот фигурирует в обрядах вызывания дождя. В Белоруссии считают, что если повесить на кол живого крота головой вниз, то пойдет дождь.

Функция домашнего покровителя, свойственная хтоническим животным, у крота проявляется прежде всего по отношению к скоту. Живого или убитого крота вешают в конюшне, чтобы у коней была лучше шерсть (у белорусов), чтобы они были сильными, тучными и лучше плодились (у поляков). Поляки верят, что и коровы тучнеют, если под хлевом гнездятся кроты. В Польше накануне дня св. Войцеха (23 апреля) впускают крота в хлев, чтобы скот хорошо плодился в течение года. Словенцы, выгоняя на Юрьев день коров на пастбище, бросают им вслед землю из кротовин со словами: «Будьте тучными, как кроты!»

Магические способы изгнания и изведения кротов и обереги от них ставят крота в один ряд с мышами и другими вредителями полей и огородов. Болгары втыкают в норку крота веретено и шерсть, чтобы он занялся прядением и не рыл в огороде. Против кротов сербы сеют в огороде бобы, болгары устрашают их стрельбой, лужичане и болгары закапывают в огороде крота пальцами вверх, русские кладут на кротовину конский череп. В Страстной четверг хозяин объезжает на кочерге вокруг огорода, приговаривая: «Крот, крот, не ходи в мой огород, в день Чистого четверга тебе в зад кочерга». Часто используют освященные предметы (у болгар, мораван, украинцев), бросают в огород череп рождественского поросенка или втыкают в кротовины свиные кости (у болгар, сербов). В качестве оберега от крота соблюдают запреты: не прядут от Рождества до Крещения (у украинцев) и в день Обращения в веру св. Павла (у поляков), не едят хлеба в саду (у болгар), не трогают одежду в сундуках (у украинцев), не кладут на стол шапку (у чехов, поляков), не спят с женой в воскресенье (у поляков).

Крот и вырытая им земля обладают усмирительными, нейтрализующими свойствами. Кротовину бросают через рой пчел, чтобы он сел на землю; через горящий дом, чтобы усмирить пожар; перед первым выгоном скота посыпают рога животных землей из кротовины, чтобы скотина не была бодлива; девушка дает съесть парню вареное сердце крота, чтобы он полюбил ее (у поляков). Усмиряющие свойства крота находят применение в народной медицине: с помощью крота заговаривают раны и опухоли, лечат нарывы, унимают желудочную боль.

Кошки

Кошка в славянских представлениях обладает двойственной символикой и различными демоническими функциями и часто выступает в паре с собакой.

Кошка оценивается неоднозначно: и как чистое животное, и как нечистое. Говорят: «У кошки шерсть погана, а рыло чисто; у собаки рыло погано, а шерсть чиста»; «Собаку можно целовать в морду, а не в шерсть, кошку — наоборот». По болгарским поверьям, кошка радуется смерти хозяина, а собака плачет; кошка добавляет хозяину мучений в аду, раздувая пламя под его котлом, а собака носит воду и заливает огонь. Поверья объясняют происхождение кошки как от дьявола, так и из рукавицы Божьей Матери. В легенде о всемирном потопе кошка спасает Ноев ковчег: затыкает хвостом дыру, которую прогрызла мышь, сотворенная дьяволом.

Убивать кошку запрещено, иначе ни в чем не будет удачи. Считается, что если человек будет спать с кошкой, у него помутится рассудок. Опасно везти кошку лошадьми, потому что лошадь от этого сохнет. Кошку запрещено впускать в церковь. Кошке и собаке нельзя давать есть пищу, освященную в церкви. Однако у поляков на Пасху им иногда специально давали освященного хлеба с маслом. Этот обычай объясняется народным представлением, что люди имеют хлеб благодаря кошке и собаке: согласно распространенной легенде о хлебном колосе, за непочтительное отношение к хлебу люди ныне пользуются хлебом, который Бог оставил только на долю кошек и собак. Плохая примета, если кошка (любая, не только черная) перебежит дорогу или встретится в пути. Охотнику и рыбаку встреча с кошкой сулила неудачу в лове. В связи с этим старались не упоминать кошку во время охоты или называли ее иначе (например, запеченкой).

В облике черной кошки часто представляют нечистую силу. В то же время кошка, как полагают, способна видеть нечистую силу, невидимую для человека. В образе кошки может появляться черт. В кошачьем облике представляют души умерших, особенно тех, кто искупает после смерти свои грехи или умер не своей смертью. В виде кошки показывается смерть маленьким детям. В черной кошке видели также воплощение болезней: холеры и «коровьей смерти».

Русские верят, что черные кошка и собака оберегают дом от попадания молнии, однако считают и опасным присутствие их в доме во время грозы. Это объясняется поверьем, что во время грозы Бог старается поразить черта молнией, а черт прячется от Бога, обращаясь в кошку, собаку или другое животное. У украинцев известен рассказ о том, как лесник во время грозы увидел черную кошку, которую не брал гром, и застрелил ее освященной оловянной пуговицей. После этого ему во сне явился св. Георгий и сказал, что он убил сатану, который семь лет дразнил святого.

Кошке присущи черты домашнего покровителя. Присутствие ее в доме благоприятно сказывается на хозяйстве и скоте.

Верят, что счастье в дом приносит краденая кошка. А в несчастливом доме кошки не водятся. При переезде в новый дом хозяева часто пускают в него сначала кошку, а лишь потом вселяются сами. Входя вслед за ней, хозяин идет в угол, который должен облюбовать себе домовой. Принесенную в новый дом кошку сажают на печь рядом с дымоходом, т. е. туда, где по распространенным поверьям, обитает домовой. Нередки рассказы и о домовом, который обращается в кошку.

Кошку используют в народной магии и медицине. Верят, например, что у черной кошки или кота имеется чудодейственная кость. Если добыть ее, она сможет сделать человека невидимым или наделит его способностью все знать. Тот, кто в полночь на перекрестке дорог наколет такой костью себе палец и подпишется кровью, получит себе в услужение черта-домового, который будет приносить в дом краденые деньги, зерно, молоко от чужих коров и т. д. В некоторых русских губерниях для предотвращения начавшегося падежа скота считалось необходимым зарывать павшую скотину в хлеву вместе с живой кошкой. Чтобы уберечься от холеры, проводили вокруг села борозду маленьким плугом, в который запрягали кошку, собаку и петуха, непременно черных. Опухшее вымя коровы лечили, царапая по нему когтями домашней кошки. Ребенка, больного чахоткой, купали в купели вместе с черной кошкой, чтобы болезнь перешла на кошку. От насморка следовало нюхать дым обжигаемого кошачьего хвоста. Белую кошачью шерсть использовали как средство от ожога.

По народным представлениям, кот способен благотворно влиять на сон. Поэтому образ кота, как и зайца, часто встречается в колыбельных песнях. Перед тем как впервые положить ребенка в колыбель, туда кладут кота, чтобы ребенок крепко спал. Представление о родстве кошки и зайца отмечено у сербов, считающих, что заяц произошел от кошки.

В народной культуре кошка выступает символическим аналогом медведя, а собака — волка. В восточнославянских сказках, в русских и лужицких быличках нечистая сила, напуганная медведем (черт, кикимора, водяной и т. п.), называет его «кошкой». У русских крестьян известен способ вызывать с помощью кошки лесного духа — «боровика», имеющего медвежий облик

Коза

Коза считается животным, имеющим демоническую природу; выступает как ипостась нечистой силы и одновременно как оберег от нее.

В календарных обрядах, связанных с аграрной магией, присутствует ряженая коза или маска козы. Святочные и масленичные обходы с ряженой козой наиболее распространены у украинцев и белорусов, в меньшей степени у русских. Атрибуты ряженой козы: вывернутый шерстью наружу кожух, деревянная голова с рогами и бородой из соломы или лозы и движущейся нижней челюстью.

Ядром восточно-славянского рождественско-новогоднего обряда «вождения козы» является песня с припевом «О-го-го, коза», где в гиперболизированных образах рисуется картина будущего урожая («где коза ходит, там жито родит», «где коза рогом — там жито стогом», «где коза хвостом — там жито кустом» Ит. п.). Песня сопровождалась танцем-пантомимой, центральным моментом которого было «умирание» и «воскрешение» козы, символизировавшее круговорот времени и возрождение природы. В Польше деревянная рогатая фигура козы участвовала в процессии ряженых в последний вторник карнавала. На Украине маска козы фигурировала также в свадебном и погребальном обрядах (в «играх при покойнике»).

С плодовитостью козы связана ее эротическая символика: в белорусских и польских песнях присутствуют мотивы любовных ухаживаний Волка за Козой и брака Козы с Волком в песнях, а съеденная Волком Коза символизирует доставшуюся жениху невесту.

Коза как жертвенное животное фигурирует в своеобразном действе, совершавшемся в разных районах Чехии в день св. Якуба (25 июля), когда с колокольни или другого возвышенного места сбрасывали козла с позолоченными рогами, убранного лентами и цветами. Его кровь собирали и хранили как лечебное средство от испуга. Фракийские болгары закалывали козу на свадьбе, после брачной ночи. Запреты использовать козу в качестве жертвы (болгары не закалывают козу на поминальную трапезу; македонцы не используют козу как жертвенное животное) мотивированы тем, что коза — нечистое, демоническое животное.

В этиологических легендах коза — создание дьявола (укр. — «чертово семя», пол. — «дьявольское создание», чеш. — «чертова порода») и потому внешне похожа на него. Украинцы считают, что домашняя коза сотворена чертом и если ее покропить освященной водой, то она сейчас же сдохнет. У козы короткий хвост, так как дьявол, загоняя коз на пастбище, оторвал им хвосты (пол., укр. — карпат.). Согласно польскому поверью, коза имеет всю силу в хвосте; чтобы козы не объедали деревьев, им в хвост надо воткнуть иголку. В Закарпатье говорят, что козы все время норовят залезть на деревья, потому что у них «чертовы» ноги; козы когда-то имели на ногах когти и лазали по деревьям; черт проспорил Богу своих коз, и Бог лишил их когтей; на коленях у козы желтая шерсть, так как черт, выгоняя их со двора Господа, бил их по ногам, отчего текла кровь и окрасила шерсть. В легендах коза как нечистое животное противопоставляется корове и овце — чистым и «Божьим» созданиям.

По общеславянскому поверью, в виде козла появляется дьявол. Козлиные ноги (рога, уши, борода) присутствуют в облике черта, лешего, домового, водяного. Поляки считают, что в глазах у ведьмы можно видеть отражение козы. В Костромской области бытует поверье, что на «том свете» удавленники превращаются в коз. В Киевской губернии верили, что накануне Пасхи в виде козы может показаться клад. У козы, как дьявольского создания, ведьма не может отобрать молока. Верхом на козе ездит дьявол.

Коза (само животное, части его тела, мясо, молоко) используется как оберег. По македонскому поверью, козу нельзя сглазить. Русские и украинцы держали в хлеву козла, которого якобы любит домовой (или черт) и потому не вредит лошадям. Овчары держали козу на выгоне для овец, полагая, что коза не дает колдунам приблизиться к отаре (польские Бескиды). В Костромской губернии от падежа скота прибивали на дворе козлиную голову. В Польше, если корову сглазили, следовало смешивать коровье молоко с козьим — это отвращало сглаз; козьим молоком заливали пожар, возникший от молнии; изгоняя беса из одержимого, клали ему в рот кусочек козлятины.

Ящерица

Относится в древнеславянских повериях к разряду гадов. Ящериц иногда различают по полу: женской считают зеленую ящерицу, а мужской — серую. Согласно некоторым поверьям, ящерица появляется на свет из яиц черта и может сглазить и околдовать человека. Есть ящерица, которая не горит в огне, — саламандра. Ящерица наиболее близка змее. Как и змею, ящерицу называют гадиной и считают ее ядовитой. Полагают, что укус ее настолько ядовит, что может быть смертелен.

Ящерица может прогрызть кожу человека и добраться до самого сердца.

Как и в случае укуса змеи, человек, укушенный ящерицей, должен как можно быстрее бежать к воде и напиться, чтобы спасти себе жизнь. Если он сделает это быстрее ящерицы, то она погибнет, в противном случае умрет человек. У южных славян бытуют поверья, что человек не излечится от укуса ящерицы, пока не услышит рева ишака, пока не пересчитает по зернышку целой меры проса, пока не найдет девять белых кобыл и девять сестер или не напьется молока от девяти сестер.

Известны рассказы о том, как крестьянин в поле убил детенышей ящерицы. Ящерица отомстила ему тем, что напустила яду ему в еду или питье, отчего он умер. Затем она опрокинула кувшин с водой, чтобы никто другой не отравился. Аналогичные рассказы существуют также об уже и о ласке. В то же время ящерица спасает человека от укуса змеи: если вблизи спящего человека окажется змея, ящерица влезает ему за пазуху и щекочет, пока он не проснется.

Ящерицу бьют, чтобы она сбросила свой гадючий хвост, так как, по поверью, ящерица берет себе хвост от гадюки. Или же оторванный хвост ее превращается в ужа или гадюку. По другому поверью, сама ящерица превратится в змею, если у нее не оторвется хвост. Кроме того, подобно мифической гидре, куски разрубленной на части ящерицы срастаются вновь — сами или под влиянием жабьей мочи. Аналогичное представление бывает связано и со змеей. Если бить ящерицу кнутом или иссечь им ее на куски, а потом хлестать им скотину, то скотина будет худеть и иссохнет.

Ящерицу используют в магических целях, часто для насылания порчи. Так, если подмешать в еду куски ящерицы, то из них выведутся маленькие ящерки, которые задушат человека, когда клубками будут выходить через горло. Ведьмы сушат ящериц, стирают их в порошок, подмешивают его кому-нибудь в водку, и человек умирает. Отвар из сушеных и истолченных ящериц девушки дают выпить парню, которого хотят приворожить. Но если отвар постоит хотя бы сутки, он превратится в отраву, от которой человек сходит с ума, а потом умирает.

Запрет убивать ящериц связан с представлениями о душе. Как и во многих других животных, в ящерицах видят души умерших, поэтому при виде ящерицы желают душе вечного упокоения. Убивать ящериц считается грехом. Верят, что если убить ящерицу-самца, умрет отец убившего, а если самку — мать или что в наказание на том свете будешь с ящерицей во рту. Говорят, что солнце плачет, когда увидит убитую ящерицу. Поэтому убитую ящерицу следует зарывать в землю. Ритуальное убиение ящерицы, так же как и других животных, связанных с землей (ужа, жабы, медведки, ласки и др.), совершают в некоторых местах во время засухи, чтобы вызвать дождь. Существует поверье, что если разогнать палочкой двух борющихся ящериц, то такой палочкой можно впоследствии разгонять тучи.

Для изгнания из избы клопов и тараканов живую ящерицу сажают в мешочек и подвешивают к матице. Ящерицы не живут около человеческого жилья. Верят, что ящерица погибнет, если заглянет в окно дома. Ящерица, лежащая вверх брюхом возле дома, предвещает в нем пожар. Увидев весной первую ящерицу, нужно разостлать пояс и перегнать ящерицу через него, а затем опоясываться им — тогда не будет болеть поясница. У македонцев девушки ловят первую ящерицу и трижды пропускают ее через рукав, чтобы не потели руки.

Для избавления от головной боли сажают ящерицу за пазуху или в шапку, которую затем вместе с ящерицей надевают на голову. Больного лихорадкой окуривают кожей ящериц или вешают ему на шею убитую ящерицу, которую больной затем срывает и выбрасывает, и когда ящерица высохнет, тогда и болезнь пройдет. Больным и рахитичным детям дают пить воду с золой от сожженной ящерицы. Живых ящериц и змей поджаривают в горшке на медленном огне и полученным жиром смазывают ульи для приманивания чужих или диких пчел.

Змея

Змея в простонародном воображении является живым олицетворением всего нечистого, возбуждающего смешанное с ужасом отвращение, всего злого, лукавого, вредоносного.

«Змея умирает, а все зелье хватает!» — отзывается народ наш о злых, жадных до неправедной наживы людях; «Сколько змею ни держать, а беды от нее ждать!» — о лукавых; «Выкормил змейку на свою шейку!», «Отогрел змею за пазухой!» — о черной неблагодарности.

Видит наблюдательный русский краснослов рядом с собой льстеца-притворщика — и про того готова у него живая речь: «Льстец под словами — змей под цветами!»; «Глядит, что змея из-за пазухи!» — говорили на Руси про смотрящего исподлобья, не в меру подозрительного человека.

Нет для открытого другу-недругу глубокого сердца народного ничего хуже лихой клеветы на белом свете: «Клевета-змея из-под куста укусит!», «У клеветы жало змеиное!» и т. д. Но, по народному же слову, клеветнический навет больней жала змеиного: «Змею завидишь — обойдешь, клевету заслышишь — не уйдешь!» Сродни этому выражению мудрости и такие меткие изречения: «Лучше жить со змеей, чем со злою женой!», «Сваха лукавая — змея семиглавая!», «Недобрый сват — змее родной брат!».

В стародавние годы, гласит предание, было по всей округе всякого гада ползучего многое множество, кишмя кишели змеи-гадюки: ни проходу, ни проезду по дорогам от их змеиной лихости не было. Давно это было — не запомнят и деды наших прадедов. Лютовал змеиный род, нагонял страхи и на Русь, и на Нерусь — Чудь белоглазую; да послал Бог доброго человека знающего: заклял он их единым словом на веки вечные.

«Змея Медяница! — гласит один такой заговор. — Зачем ты, всем змеям старшая и большая, делаешь такие изъяны, кусаешь добрых людей? Собери ты своих теток и дядей, сестер и братьев, всех родных и чужих, вынь свое жало из греховного тела у раба Божьего (имярек). А если ты не вынешь своего жала, то нашлю на тебя грозную тучу, каменьем тебя побьет, молнией пожжет. От грозной тучи нигде ты не укроешься: ни под землею, ни под межою, ни в поле, ни под колодою, ни в траве, ни в сырых борах, ни в темных лесах, ни в оврагах, ни в ямах, ни в дубах, ни в норах. Сниму я с тебя двенадцать шкур с разными шкурами, сожгу самое тебя, развею по чистому полю. Слово мое крепкое-лепкое, не пройдет ни в век, ни вовек!..»

Суеверные люди приписывали змеям силу чар в различных случаях жизни, но более всего верили в любовный приворот с помощью этих чар.

Так, по совету знахарей, хаживали они в лес, разыскивали там гадюку. Найдя, они заранее заговоренною палкой-рогулькою должны были прижать змею к земле и продеть через змеиные глаза иголку с ниткою.

При этом обязательно должно было произносить слова: «Змея, змея! Как тебе жалко своих глаз, так чтобы (имярек) любила меня и жалела». По возвращении домой надо было поскорее продеть платье приглянувшейся красной девицы этой иголкою, но тайно от всех, а от нее — особенно. Если удастся проделать все это — любовь приворожена навеки.

Другие знахари подавали совет: убить змею, вытопить из нее сало, сделать из сала свечку и зажигать ее всякий раз, когда замечаешь остуду у любимого человека. «Сгорит змеиная свеча, и любовь погаснет — ищи другую!» — приговаривали ведуны.

В мифологии южных славян змей и змея — вредоносные духи, обретающие плоть только для тех людей, в которых они влюбляются. Обитают в глухих пещерах и ущельях, остерегаются воды. Палаты их сверкают златом-серебром, бесценными каменьями. Подобно людям, они едят, пьют, женятся, воюют друг с другом и умирают.

Змеи — владыки ветров, которые, будучи заперты в пещерах, вырываются на волю только по воле своих повелителей. Если задул ураганный ветер, жди прилета Змея или Змеи, змеевидных чудовищ с четырьмя ногами и крыльями, как у летучей мыши.

К старости некоторые Змеи становятся настолько громадными и сильными, что уже и сама земля их не держит. Такие алы (халы) улетают на небеса, странствуя между звездами. Увидишь падающую звезду или комету, знай — это ала.

И Змей, и Змея не прочь влюбиться в человека, при этом они выбирают самых красивых девушек и парней в округе. Особенно страдают молоденькие красавицы: уж коли приглянулась Змею, забудет обо всем на свете, станет чуждаться людей, заживо себя похоронит. Змей запрещает своей жертве умываться, расчесывать волосы, переменять белье, ходить на посиделки. Наведывает он свою любовницу по ночам. Для всех домочадцев невидим, а ей представляется статным молодцом, да настолько красивым, что глаз не отведешь. Случалось многажды, что этот молодец утаскивал свою жертву далеко в горы, где в роскошных покоях доживал с ней в прелюбодейной связи до глубокой старости, и только тогда она возвращалась в родное село, будучи уже старухой. По рассказам таких несчастных, от любовной связи со Змеем рождаются тоже Змеи.

По верованьям болгар, еж дал совет Богу, как покрыть землю небом. В южно-славянских легендах мудрый ёж спас мир от испепеления солнцем.

Встав на дороге, он остановил ослицу, верхом на которой Солнце ехало искать себе невесту. Солнце не женилось и не породило много других солнц (у македонцев). Солнце отправилось искать Ежа, не явившегося на его свадьбу с Луной, и нашло его грызущим камень. Ёж объяснил, что от его брака родится много солнц, все сгорит и придется есть камни. Услышав это, Солнце раздумало жениться, а Луна со стыда скрылась от Солнца (у болгар). По болгарским поверьям, ёж — самое мудрое животное, так как дольше всех живет на свете. Он знает все, что было раньше и о чем люди давно забыли. Он знает также особую омолаживающую траву и никогда не стареет.

По южно-славянским и полесским представлениям, всеведущий ёж знает, как добыть и «разрыв-траву», способную открывать без ключа любые замки и запоры. Для этого нужно загородить гнездо с детенышами ежа камнями. Ежиха принесет волшебную траву и разрушит преграду. Тогда можно подобрать траву и использовать ее для воровства. Македонцы верят, что ёж держит эту траву под языком. Поверье о «разрыв-траве» бывает связано и с другими животными: черепахой, змеей, желной, удодом и др.

В боснийской легенде происхождение ежа связывается с чертом: черт бросил вычесанные волосы под колоду для рубки дров — волосы тут же превратились в ежа.

В славянских диалектах сближаются иногда названия ежа и барсука. По украинскому и польскому поверьям, существует два вида ежей: один со свиной мордой, другой с собачьей. Первых можно употреблять в пищу, а вторые несъедобны. Такое же поверье известно и о барсуке. Иногда считают, что свиную и собачью морду может иметь и ёж, и барсук.

У украинцев иногда различаются две разновидности ежей: «песий» и «свинский». С представлениями о разных видах ежей связано также польское поверье, что еж может обратиться в свинью. Связь ежа и барсука с свиньей отражена и в лексике (ср. рус. «пороситься» — рожать детенышей (о еже и барсуке), «барсук» — боров, самец свиньи).

Благодаря колючкам ёж обладает отвращающей силой и используется как оберег. Так, у поляков для защиты от богинок кладут себе на грудь шкурку ежа; у сербов человек, у которого умирают дети, должен смазать кровью убитого ежа палку, прикрепить к ней шкурку ежа и выставить у входа в дом. Функцию оберега имеет и палка с прикрепленной на конце шкуркой ежа, с которой ходят в Словении «куренты» — ряженые участники масленичного шествия. Сербы носят при себе сердце ежа как оберег от болезней, а македонцы пришивают морду ежа к шапке или к одежде для защиты от сглаза. У русских оберегом для новобрачных во время первой брачной ночи служит особый калач «ёж», утыканный окрашенными и позолоченными хворостинками; в Польше хлеб в форме ежа пекут у невесты в канун свадьбы.

Ёж и его атрибуты используются и в лечебных целях. Салом ежа мажут скотину от укусов мух, смазывают подпарины (сбитые места) на шее у быков, натирают больного лихорадкой или ревматизмом, смазывают нарывы; мочу ежа подмешивают пьяницам в еду, в питье или в водку, чтобы отучить их пить.

Заяц

С вязан с эротической символикой и наделен демоническими свойствами. Любовно-брачная мужская символика зайца проявляется в свадебном обряде и песнях. На свадьбе белорусы изображают скачущего зайца, а украинцы танцуют танец «заець» со стеблями соломы в зубах наподобие заячьих усов. Как к зайцу обращаются к жениху в русских свадебных величаниях. В русских хороводах заяц — жених, выбирающий себе невесту. Мотив женитьбы зайца на кунице или сове встречается в белорусских и украинских шуточных песнях и сказках; образ зайца фигурирует в белорусских и польских песнях с любовно-брачной тематикой.

Эротическая и фаллическая символика зайца представлена в сербских анекдотах. В русском песенном фольклоре встречается мотив совокупления зайца с девушкой. У восточных славян известны сказки о зайце, обесчестившем лису или волчицу. Ср. также загадку о снеге на озимом хлебе: «Заюшка беленький! Полежи на мне; хоть тебе трудно, да мне хорошо». На Украине к молодым после брачной ночи приходят с чучелом зайца и «доят» его, как корову, что сопровождается эротическими шутками. Символику коитуса передают фольклорные мотивы заламывания зайцем капусты (у восточных славян), заячьего укуса и охоты на зайца (у поляков), шуточное моравское выражение «выгонять зайцев из норы» и др.

Заяц олицетворяет плодоносящее начало: детям говорят, что их приносит заяц (у украинцев, кашубов); кровь зайца используют от бесплодия, а жиром зайца роженице смазывают женские органы при трудных родах (у сербов), пометом зайца кормят кур, чтобы они лучше неслись (у белорусов, болгар). В белорусской сказке пан, чтобы обсеменить поле, покупает у мужика «севчика», которым оказывается заяц. В Белоруссии и Македонии сон о пойманном зайце предвещает беременность и рождение сына.

Фаллическая символика зайца представлена в сюжете о заячьем пастухе, в украинском названии песта для выжимания постного масла «заяць».

У южных славян та же символика реализуется в способе лечения сифилиса заячьим пометом (в Боснии и Герцеговине).

Заяц связан с нечистой силой. По русским поверьям, леший может нагнать или угнать зайцев, проиграть их в карты соседнему лешему. Восточно-славянский запрет упоминать зайца на воде во время рыбного промысла объясняется тем, что заяц находится в подчинении лешего и неподвластен водяному. Украинцы считают, что заяц создан чертом и служит ему. В болгарской сказке дьявол скачет верхом на зайце. Черт принимает образ зайца: перебегает дорогу, заманивает в чащу (в быличках восточных славян), преследует охотника, предлагает поцеловать себя в зад, его не берут пули (у западных славян) и т. д. У сербов для оберега от зайца-оборотня охотник должен иметь черную собаку без единого светлого пятна. С заячьим хвостом поляки представляют себе черта, русские — ведьму. На Украине и в Белоруссии верят, что в облике зайца появляются ведьмы и колдуны. В зайца обращается домовой (у белорусов) и дух, приносящий хозяину деньги (у хорватов). Встреча с зайцем повсюду считается несчастливой приметой.

Связь с огнем обусловлена прыткостью зайца (ср. в загадке: «Он и бегат, как огонь»). Словами «заенька», «зай», «зайко» русские называют огонь в разговоре с детьми. Появление зайца возле жилья является предвестием пожара.

Некоторые признаки зайца используются в народной метеорологии. Признаки «белый» и «пушистый» актуализируются в рус. «зайцы» — хлопья снега, изморозь, иней в избе; «заяц» — клуб белого пара, выходящего зимой из теплого помещения. Рус. «заинька», «зайка», «зайчик», «зайцы» обозначают белую пену на гребне волн. У южных славян сходные названия обозначают волны, поднимаемые ветром.

Заяц упоминается в связи с луной в восточно-славянских детских игровых песнях, заклинках и считалках. Обычно эти образы соотносятся друг с другом метафорически: «Заяц-мисяць, де ты був? — В лиси» (у украинцев); «Заяц-месяц/ Сорвал травку, / Положил под лавку» (у русских) и т. п. Связь образов зайца и месяца подтверждается и некоторыми южно-славянскими параллелями. Общей для зайца и месяца (особенно молодого) является их мужская и брачно-эротическая символика. Ср. пример сочетания обоих символов на полесском свадебном каравае: верх его украшен фигурками зайца, месяца и шишек из теста.

По распространенному поверью, заяц спит с открытыми глазами. Выражения «спать, как заяц», «заячий сон» у всех славян используются для обозначения чуткого сна. Поэтому беременной нельзя есть и видеть зайца, чтобы будущий ребенок не спал с открытыми глазами. Заяц может вызывать как сон, так и бессонницу. Кожу зайца сербы используют против сонливости, украинцы при бессоннице избегают есть зайчатину и вообще не упоминают зайца, чтобы не потерять сон и чтобы не нападала сонливость. С влиянием зайца на сон связан и образ зайца в колыбельных песнях.

Мышь

Мышей и крыс народная традиция относит к гадам: мышь называют «гадом», «гадиной», «поганью» и т. п.

Говорят, что на всякую тварь Бог дает хлебушка, лишь на такую нечистую, как мышь, не дает. Согласно легенде, во время всемирного потопа мышь прогрызла дыру в ковчеге, которую заткнула кошка своим хвостом. Если мышь оказалась в выкопанной могиле, то это означает, что покойник был колдуном и злой дух в облике мыши вышел навстречу умершему колдуну, чтобы забрать его душу. В образе мышей представляют души умерших. По поверью, если оставить на ночь недоеденный хлеб, ночью в виде мышей придут есть его души умерших. Если кошка поймает такую мышь, то это грозит неисчислимыми бедствиями всем домашним за гибель предка. Сербы считают, что если будешь играть ночью на музыкальном инструменте, приманишь мышей в дом. В сказке польского Поморья герой получает от мыши волшебную дудочку, исполняющую все его желания.

С мышью связаны различные приметы. Если мыши покидают дом, быть пожару. Мышь, попавшая за пазуху, — предвестье большой беды. Тот, кому мыши погрызут одежду или обувь, вскоре умрет. Если мышь прогрызет верхнюю корку у каравая, будет высокая цена на хлеб, если нижнюю — хлеб будет дешевым. Мыши одолевают — к голоду. Мышиные гнезда на поле близко к колосу предвещают сырую осень. Считается, что мышей больше в сырой год, а зайцев — в сухой. Если приобретенный купцом товар будет попорчен мышами, то продать его можно будет скорее и выгоднее. Женщинам нельзя брать мышь в руки или убивать ее, иначе хлеб не будет удаваться. Беременной женщине нельзя отказывать в том, что она попросит, иначе у того, кто откажет, мыши погрызут одежду. Невеста должна ехать к венчанию натощак, чтобы мыши ничего не погрызли у нее в доме.

Известны различные способы изгнания и изведения мышей и обереги от них. Для избавления от мышей обходили вокруг дома с освященной пасхальной едой, разбрасывали скорлупки пасхальных яиц по углам дома. Чтобы мыши не наносили ущерба в хозяйстве, на Рождество запрещалось вынимать одежду из сундуков. В течение всего святочного периода называли мышей не иначе как «панночками», а в некоторых местах вообще никогда не упоминали о них за едой.

Чтобы мыши не поели зерна, снопы с поля начинали свозить в овин в тот день недели, на который пришелся в этом году праздник Благовещения. Считали, что везти снопы надо поздно вечером или ночью, когда все спят, причем так, чтобы не встретиться по пути с женщиной. По дороге сквозь спицы колес телеги бросали камни. Снопы с первого воза ставил в овине раздевшийся донага мужчина. Для мышей опрокидывали набок первый сгруженный с воза сноп или оставляли им зерна на дне телеги. От мышей помещали в овине палку, с помощью которой до этого удалось разнять ужа и гадюку. В некоторых местах под снопы стелили ольховые ветки, а на дно сусеков клали ветки бузины. У южных славян оберегам от мышей посвящены специальные «мышьи дни».

Судя по поверьям и народным приметам, существует определенная связь между мышами и зубами человека. Считается, например, что если мыши поедят неубранные остатки ужина, то у хозяина будут болеть зубы. От зубной боли едят хлеб или сыр, объеденный мышами. Первый выпавший у ребенка молочный зуб бросали за печь со словами: «Мышка, мышка, на тебе репный зубок, а дай мне костяной», «Мышка, мышка поиграй и отдай». Распространены способы лечения грыжи с помощью мыши: пускают мышь «на грыжу», чтобы укусила, или прокалывают мышь, продевают сквозь нее нитку или шнурок и подпоясывают им больного.

Ласка

Ласка в древнеславянской мифологии ассоциируется с эротической символикой и хтоническим началом. В славянских диалектах существуют общие названия для ласки, куницы, горностая, белки, барсука. Ласка, куница, лисица и белка представлены в качестве одного и того же персонажа в различных вариантах сказочного сюжета об ожившей шкурке животного. Всех этих зверей роднит целый ряд общих мифологических характеристик. Хтоническая природа в той или иной степени обнаруживается у большинства этих животных. Например, у горностая в фольклорных текстах: «Как водою он ходил да рыбой-щукою, / По поднебесью летал да ясным соколом, / По подземелью ходил белым горностаем». Клады «выходят» из земли в виде белых зайцев, горностаев, кошек и т. п. Указать местонахождение клада может ласка, если ласково к ней обратиться. В белорусских и украинских песнях известен архаический мотив Мирового Древа: горностай, бобры или соболи обитают у корней райского дерева; в русских песнях этому соответствует стоящее на горе дерево (кипарис), которое «кунами обросло, соболями расцвело».

В народных поверьях обнаруживается глубокое родство ласки с гадами, что проявляется, в частности, в общих названиях для ласки и змеи, червя, мыши. Подобно змее, ласка считается ядовитой. В разных вариантах былички в одной и той же роли выступают ласка, ящерица или уж: они отравляют питье людям, унесшим их детенышей, но когда находят их на прежнем месте, опрокидывают сосуд с питьем. Как уж, лягушка (и ведьма), ласка способна отбирать молоко у коров, а пробегая под коровой, портить его, отчего в нем появляется кровь. У ласки и родственных ей животных обнаруживается родство с птицей, что определяется глубоким мифологическим родством хтонических животных и птиц. Так, ласка может называться «ласточкой», отождествляться с ней или представляться в виде зверька с крыльями. Названия ласки и ласточки родственны по происхождению. Им обеим свойственна женская символика, и обе они покровительствуют скоту, но могут явиться причиной появления молока с кровью и т. д. Известны сходные песенные тексты о летящем и роняющем перья горностае или бобре.

Ласке присущи также и функции домового (реже представленные у кошки, белки, лягушки, червя). У южных славян считается, что убийство ласки (как и домовой змеи) повлечет за собой смерть кого-либо из домашних или любимой скотины. По словацкому поверью, в ласке воплощена душа хозяйки дома, подобно тому, как в облике змеи предстает душа хозяина дома. Распространено представление о ласке как охранительнице дома (и скота). В некоторых местах ее называют «домовиком», считают, что она живет в каждом доме, в земле под домом, в подполье, под порогом конюшни, в хлеву (т. е. в местах обитания домовых духов). Как и домового, ласку можно увидеть, войдя в хлев со свечой в Страстной четверг, и по окраске ее шерсти определить, какой масти следует держать скотину. Присутствие ласки в хлеву способствует размножению скота, причем той же масти, что и ласка. Каждая корова имеет свою ласку-покровительницу той же масти. Считается, что вслед за убитой лаской умрет и корова одной с ней масти. Сходства между лаской и домовым проявляется и в том, что они по ночам мучают скотину, заезжают коней (так, что утром кони оказываются в пене), заплетают им гриву в косу. Домовой по ночам может также заплетать косы женщинам и бороды косичкой старикам, а ласка ночью погрызть женщинам волосы, а мужчинам усы.

У южных славян образ ласки связан с прядением и ткачеством: в легендах в ласку обращена невестка, проклятая свекровью за то, что ленилась прясть или, наоборот, кроме прядения, ничем не хотела заниматься; в качестве оберега от ласки выносят во двор и кладут у ее норы прялку с веретеном. В белорусской детской песенке ласка говорит, что она занималась тканьем у Бога. У гуцулов ей посвящается день св. Екатерины (7 декабря), покровительницы прях и браков. У русских же роль пряхи и ткачихи особенно ярко представлена у «горностайки» — персонажа сказов об ивановских ткачах. Горностайка шьет лапками в снегу серебряную стежку. Мальчик-ткач помогает ей распутать серебряную снежную пряжу, спутанную метелью, за что получает от нее волшебную пряжу, благодаря которой ткацкий станок работает сам собой. Сдирая с себя серебряный пух, она прядет из него нервущуюся нитку и, бегая взад-вперед как челнок, прядет серебряную пряжу. Мотки и копны пряжи, которые в лесу во время метели горностайка сматывает из своего серебряного волоса, оказываются потом сугробами снега. С мотивами ткачества в различных традициях связаны также куница, выдра, белка и др. Так, известны свадебные песни о кунице, скачущей по ткацкому стану или играющей с соболями на ткущемся полотне. В загадках челнок загадывается как летающий барсук, за которым тянется кишка, или как скачущая в воде выдра, за которой свертывается озеро.

У этой группы животных отчетливо выявляется любовно-брачная и эротическая символика. Одни из них выступают как женские, другие — как мужские персонажи. У южных славян распространены наименования ласки, связанные с названиями невесты или молодухи. Чтобы умилостивить ласку, к ней обращаются как к девушке с обещанием выдать ее замуж. У западных украинцев невесту в свадебных песнях тоже иногда называют «ласицей».

У южных славян ласка используется в любовной магии: чтобы муж любил жену, она рассекает пополам пойманную ласку и заставляет мужа пройти между частями ее тушки. Любовно-эротическая символика горностая и куницы отчетливо видна в различных вариантах сказочного сюжета «Ночные видения»: по спящим мужу и жене «бегаить гарнастайка, да прамежда их ласкаитца», «гарнастай бегаить, да пализываить яго и жонку»; кунка «перескакивает с мужа на жену, с жены на мужа». Показательны в этом отношении и диалектные названия женских гениталий: «куна», «куница», «соболетка», «горностай», «ласица». В фольклорных текстах с ними отождествляется и выдра. Белка, увиденная во сне, предвещает мужчине знакомство с кокеткой или женитьбу, преследование белки — разорение из-за увлечения женщиной сомнительного поведения, а видеть во сне белок, грызущих орехи на деревьях, значит «попасться в дамское общество, преисправно колорированное характеристикою камелийною».

Общим элементом, связывающим два автономных комплекса представлений — женскую брачноэротическую символику и роль покровителя дома и скота, — является функция плетения, которая в качестве женского занятия (прядения и тканья) объединяет ласку — невесту с рядом женских прядущих существ, в том числе с домашними духами и русалкой, а как плетение конских грив — роднит домовую ласку и с образом домового, и с женскими духами (русалками и т. п.). В последней своей функции образ полесской ласки-домовика можно рассматривать как связующее звено между западно- и южно-славянскими женскими демонологическими персонажами (зморой, богинками и вилами) и восточно-славянским мужским образом домового. Кроме того, в обоих комплексах представлений присутствуют любовно-брачные мотивы, которые, с одной стороны, свойственны южнославянскому образу Ласки-невесты и аналогичным образам других пушных зверей (особенно куницы) в восточнославянском фольклоре, а с другой — характеризуют также отношение ласки к скоту («любовь» к скотине одной с ней масти) в восточнославянской традиции. Эротическая символика проявляется и в некоторых ткачес-ких представлениях, связанных с пушными зверями.

Насекомые

Насекомые — хтонические существа, воспринимаемые как нечисть (кроме пчелы и божьей коровки) и поэтому подвергаемые ритуальному изгнанию. Для насекомых характерна символическая соотнесенность со скотом. В символике муравьев, блох, вшей, клопов, мух, пчел существенную роль играет признак множественности.

С гадами насекомых роднит дьявольская природа (дьявол сотворил мух, ос, шершней, шмелей), ядовитость (бабочки, пауки, медведки и др.), использование в обрядах вызывания дождя (вши, блохи, пауки, медведки, муравьи). По украинскому поверью, мошки, комары, мухи завелись из пепла; согласно южно-славянским легендам, блохи, мухи и комары произошли из искр от змеиного удара хвостом по углям, блохи — из горсти земли, из праха или пепла змеи, вши — из пыли, пепла, из крови змеи.

У всех славян распространены представления о насекомых как образе души: в виде мухи, бабочки, муравья, жучка душа покидает тело человека во время сна; особенно ведьмы, в виде мухи или бабочки она вылетает из умирающего и посещает родной дом после смерти; светлячков воспринимают как души людей, с душами живых членов семьи отождествляют зимующих в доме мух.

Разнообразны ритуально-магические способы изведения насекомых у восточных славян. Часто пойманного таракана хоронили, считая, что остальные пойдут за ним следом. Сажали его в лапоть или клали в «гробик» из репы или ореховой скорлупы и везли на ниточке на кладбище, там закапывали и ставили крестик. Иногда привязывали таракана ниткой за лапку и тащили на кладбище, когда туда везли покойника. По пути голосили: «Забери, голубчик, всех своих братиков, сестричек да мою хату мне очисть». Таракана бросали в могилу, когда в нее опускали покойника. Клопов спроваживали на «тот свет», подкладывая в гроб покойнику и приговаривая: «Куды гроб, туды клоп». Разыгрывали похороны блохи с мухой, посаженных в огурец: наряжались попом, кадили смолой, голосили, стучали в косы, изображая колокольный звон, всей деревней провожая «мертвецов» на кладбище. Закапывая блоху, причитали: «Попрыгунья-блошка, подогни ножки, перестань скакать, пора ложиться помирать».

В некоторых местах таракана всей семьей волокли из дома на нитке через плечо и погоняли хворостиной: «Нейдет, пойдет… Ухнем!» Тянули за ниточку через дорогу под пение свадебной песни о том, как везут невесту с богатым приданым в новый дом. В день св. Тимофея Прусского (10 июня) выволакивали на двор в лапте пару прусаков и секли лапоть с угрозой: «Убирайтесь, прусаки, не то побьют вас мужики!» Выносили на коромысле двух тараканов к реке, приговаривая: «Пошли, поехали, живые покойники», а затем бросали в воду. Иногда тараканов бросали вслед выгоняемому стаду, веря, что все тараканы уйдут за стадом в поле.

От насекомых избавлялись также путем передачи или подбрасывания кому-либо. Незаметно приносили тараканов соседям, в сенях читали заговор: «Сорок тараканов, сорок первый таракан — вся стая их, идите к соседу такому-то, а в нашей избе чтобы не слышно, не видно — духу не было. Аминь, аминь, аминь». Клопов бросали священнику в спину со словами: «Куда поп, туда и клоп», тайком клали ему в шапку или под седло лошади, говоря: «Попы, попы, возьмите наши клопы».

В заговенье Рождественского поста одна женщина обегала вокруг дома верхом на кочерге и стучала в дверь, а другая выходила к ней верхом на помеле. Первая спрашивала: «Чем заговелись?» — «Хлебом-солью». — «А клопы чем заговелись?» — «Клоп клопа съел». На Новый год открывали настежь дверь и выгоняли из хаты тараканов старым веником: просили их идти поколядовать к соседям. Сверчков отсылали «к Месяцу на свадьбу», разъезжая по хате верхом на клюке с распущенными волосами. Мух изгоняли по окончании жатвы, высылая на небеса за снегом: «Черные мухи из хаты, белые в хату».

От тараканов избавлялись лишь «бескровным» способом. Бить и давить их, особенно черных, считалось грехом, поскольку черные тараканы в доме предвещают богатство и счастье. Их даже приносили с собой при переезде в новый дом и прикармливали по большим праздникам, так как верили, что благодаря черным тараканам лучше будет «вестись» скот. Когда тараканы покидали дом сами, считали это предвестьем пожара или смерти кого-нибудь из домашних. Роль домашнего покровителя приписывалась и другим насекомым. В Полесье верят, что паук приносит в дом богатство и благополучие, называют его «хозяином». У поляков запрещалось убивать пауков в хлеву, иначе скот будет сохнуть. По поверьям чехов, поляков, украинцев, присутствие в доме стрекочущего сверчка сулит счастье и деньги. Хорошей приметой считали также появление в доме муравьев.

Бабочка

Воплощение души. В разных районах России при виде бабочки или мотылька говорят: «Вот чья-то душка летает». Иногда их и называют душами или душечками. По поверью поляков, душа умирающего покидает тело в виде бабочки. Родопские болгары верят, что душа умершего в виде бабочки или мухи посещает родной дом на сороковой день после смерти. Представление о бабочке как о душе умершего порождает поверье о ней как предвестнице смерти, а иногда и образе смерти. У белорусов рассказывают, как однажды старая женщина сидела вечером у раскрытого окна и ей на рукав села влетевшая в окно ночная бабочка «Смерцічка ты мая», — ласково сказала женщина. В ту же ночь она скончалась.

По поверью болгар, сербов и хорватов, душа ведьмы во время сна покидает ее тело в облике бабочки. Такая бабочка может по ночам душить спящих людей и сосать их кровь, как вампир.

В ряде случаев поверье о душе ведьмы в виде бабочки трансформируется в поверье о самой ведьме, принимающей облик бабочки, или в поверье о бабочке как слуге или помощнице ведьмы, выполняющей ее волю. У южных славян ночную бабочку часто называют «ведьмой». Сербы иногда специально мучат и увечат ночную бабочку, в которой видят обращенную ведьму, с тем чтобы на утро опознать в ком-нибудь ведьму по ожогам и ранам на теле. Ночной бабочке, залетевшей в дом, подпаливают крылья и отпускают со словами: «Приди завтра, дам тебе соли». И если на следующий день кто-нибудь придет попросить соли, то его отождествляют с той злой душой, которая в виде бабочка прилетала в дом. Болгары верят, что ведьма напускает на скотину больших пестрых бабочек, которые садятся на коров или на овец, ползают по ним и отбирают у них молоко. На Юрьев день большая бабочка ведьмы-магесницы, летая по полям, способна отобрать и урожай жита (то же может сделать и сама ведьма), поэтому рано утром в этот день на ниве выжинают крест. Согласно поверью, большую черную бабочку, посылаемую ведьмой красть молоко у овец, ведьма выводит магическим способом из большого яйца. Ср. образы зооморфных домовых духов, приносящих своему хозяину-колдуну богатство, которых производят на свет из петушиного или другого необычного яйца.

У западных славян ночную бабочку соотносят с другим демоном — «морой» или «зморой», мучающей людей по ночам. По поверью поляков, облик ночной бабочки принимает «змора» — соседка в виде бабочки или комара в полночь проникает в дом сквозь оконные щели и, садясь на спящих, налегает на грудь, давит, душит их. Способность душить спящих часто приписывается и некоторым другим животным и демонам, особенно лягушке и домовому.

Некоторые приметы связаны с первыми весенними бабочками. В Полесье считают, что если весной появится много красных или желтых бабочек, то будет сухое лето и много меда, а если белых — мокрое лето и обилие молока. В Моравии символика цвета бабочек иная: если увидишь весной первую бабочку белую, то умрешь в предстоящем году, а если красную — будешь жить (по другим поверьям, будут болеть глаза). В Болгарии верят, что у человека будет белое или красное лицо в зависимости от того, какого цвета будет первая увиденная им весной бабочка — белой или красной. Белорусы Витебской губернии гадали по полету первых весенних бабочек: чем выше они летают, тем выше вырастет лен.

Муравьи

Муравьи почитались у славян символом домовитости. Заберутся ночью под оставленный на земле деревянный кружок — значит, место счастливое, можно на нем строить дом.

ПТИЦЫ В СЛАВЯНСКОЙ МИФОЛОГИИ Птицы всегда занимали особое место у славян. Давайте вспомним один из мифов об происхождении Земли. "...И вот между небом и водой сами собою выросли два дерева – священные дубы, державшиеся на силе божией. Из желудей священных небесных дубов вылупились две птицы, это были утки-гоголи. Утки стали нырять на дно моря и доставать со дна ил и песок. Илом они склеивали веточки и листья, опавшие с небесных дубов – строили гнездо-землю." Утка упоминается и в сказках о Кощее Бессмертном. Именно она запрятана в зайце, а в ней уже спрятано яйцо. Мировая уточка. Марина Полякова. Холст Мировая уточка. Навершие. 4-6 вв.н.э. Почему же утке отдана такая роль в сотворении мира? Мировая уточка родилась из пены новорождённого Океана. По легенде, именно она достала со дна Молочного океана Алатырь. Он был маленький, и уточка хотела спрятать камень в своём клюве. Но Сварог произнёс волшебное Слово, и камень стал расти. Уточка не смогла его удержать и уронила. Уточка - древнеславянский символ очистительной силы Воды. В бассейне верхнего течения реки Кама было найдено навершие с изображением Мировой уточки. Находка датируется 4-6 веками н.э. Предполагается, что оно было либо навершием жреческого посоха, либо частью головного убора, например, кички. В пользу последнего предположения говорит тот факт, что "уточки" чаще всего находят парами. В любом случае это украшение с ритуальным значением. С уточкой ассоциируют Макошь. Культ утки-Макоши просуществовал до сегодняшних дней, о чём говорят разные ритуальные предметы славян, которые можно видеть и в наши дни. Правда, про то, что они ритуальные, сейчас по большей части позабыто. Теперь неудивительно, что птица в мифологии славян играла большую роль, и образы птиц, дошедших из глубины веков, разнообразны. Это ещё объясняется и большими территориями, которые заселяли славянские народы. Стратим В "Голубиной книге" есть такие строки: ...Которая птица всем птицам мати? А Стратим-птица всем птицам мати. А живёт она на Океане-море, А вьёт гнездо на белом камене. Как набегут гости-корабельщики А на то гнездо Стратим-птицы И на её на детушек на маленьких. Стратим-птица вострепенётся, Океан-море восколыблется, Как бы быстрые реки разливалися. Топит он корабли гостинные, Топит многие червлёные корабли С товарами драгоценными! В разных переводах эту птицу называют по-разному: Ногай-птица, Страх-Рах, Страфиль. Упоминание о ней также встречается и в «Ведах», и в «Песнях птицы Гамаюн», созданных намного раньше. Стратим О гигантской птице повествует древняя рукопись: «Есть кур, головой достигающий до небес, а море ему до колена; когда солнце омывается в океане, тогда океан всколебается, и начнут волны бить кура по перьям; он же, ощутив волны, кричит „коко-реку", что значит: „Господи, яви миру свет!"». Изображали птицу-гиганта с маленькой головой на тонкой шейке, крючковатым клювом, длинным узким телом и одним поднятым вверх крылом. «...живёт она на море-океане, и когда кричит, подымается страшная буря. И даже если всего лишь поведёт она крылом, море волнуется, колышется. Но уж если взлетает Стратим-птица, тут уж такие валы вздымаются, что потопляет море корабли, разверзает бездны глубочайшие и смывает с берегов города и леса». В этом смысле Стратим подобна Морскому царю. В некоторых сказаниях она за то, что герой спасает и милует её птенцов, помогает выбраться ему на волю. Сохранилось странное и загадочное пророчество: «Когда Стратим вострепещется во втором часу после полуночи, тогда запоют все петухи по всей земле, осветится в те поры и вся земля». Повелителем Стратим-птицы является Стрибог - Верховный бог ветра. Он может вызвать и укротить бурю, может оборачиваться своим помощником. Вещая птица Гамаюн На гладях бесконечных вод, Закатом в пурпур облечённых, Она вещает и поёт, Не в силах крыл поднять смятённых… Вещает иго злых татар, Вещает казней ряд кровавых, И трус, и голод, и пожар, Злодеев силу, гибель правых… Предвечным ужасом объят, Прекрасный лик горит любовью, Но вещей правдою звучат Уста, запёкшиеся кровью!.. Эти поэтические строки Александр Блок посвятил птице Гамаюн. Вещая птица, посланник богов и их глашатай. Она поёт людям божественные гимны и предвещает будущее тем, кто умеет слышать тайное. Все песни птицы Гамаюн, которые она пела людям, собраны в одной книге, где повествуется о сотворении мира и рождении богов. "Заветные песни птицы Гамаюн" - так называется эта книга. Каждая часть книги называется "клубком". По древнему поверью, крик птицы Гамаюн предвещает счастье. Слово « гамаюн » происходит от «гамаюнить» - баюкать (очевидно, потому, что эти легенды служили также сказками детям на ночь). А вот две птицы славянского рая - Алконост и Сирин. Название птицы Сирин даже созвучно названию рая - Ирий. Райская птица Алконост Подпись под лубочной картиной, на которой изображена птица Алконост, гласит: «Алконост близ рая пребывает, иногда и на Евфрате-реке бывает. Когда в пении глас испущает, тогда и самоё себя не ощущает. А кто вблизи тогда будет, тот всё на свете забудет: тогда ум от него отходит, и душа из тела выходит». По легенде, Алконост несёт яйца в морскую глубину посреди зимы (или во время зимнего солнцестояния). 7 дней яйца лежат в глубине, а затем всплывают на поверхность. И в это время на море наблюдается штиль. Алконост не сводит взгляда с поверхности воды и ждёт всплытия яиц, потому очень трудно выкрасть яйцо Алконоста. Если это удаётся, то такое яйцо люди вешают под потолком в церкви, как символ целостности и единения всего приходящего сюда народа. Затем Алконост забирает яйца и высиживает их на берегу. Удивительно, как переплетаются славянская и древнегреческая мифологии. Алконост имел и другое название - Алкион. В древнегреческой мифологии есть миф об Алкионе, дочери бога ветров Эола, жене фессалийского царя Кеика, сына бога утренней звезды Эосфора. Как рассказывает Овидий в «Метаморфозах», Кеик трагически погиб в бушующем море. Алкиона ждала Кеика на вершине утёса. Когда же к утёсу прибило волной тело её погибшего мужа, Алкиона бросилась с вершины утеса в волны бушующего моря. И произошло чудо: боги превратили Алкиону в морскую птицу-зимородка. Затем Алкиона-зимородок оживила погибшего мужа. Боги и Кеика превратили в птицу, и они снова стали неразлучными. Греки считали, что когда Алкиона высиживает яйца, на Ионическом и отчасти Эгейском морях устанавливается в течение двух недель затишье (неделя до и неделя после зимнего солнцестояния), так как отец Алкионы Эол, бог ветров, удерживает в это время подвластные ему ветры. Об этом Овидий так пишет в «Метаморфозах»: Зимней порою семь дней безмятежных сидит Алкиона Смирно на яйцах в гнезде, над волнами витающем моря. По морю путь безопасен тогда: сторожит свои ветры, Не выпуская, Эол, предоставивши море внучатам. Дни затишья на море, когда Алкиона-зимородок выводила своих птенцов, греки называли «алкионины, или зимородковы дни». В древнерусском языке они назывались алкионитские или алконостские. Райская птица Сирин Не менее интересна история птицы Сирин - неизменный спутник Алконоста. Как утверждается, она ведёт своё происхождение от греческих сирен. А может сирены от неё? Или это две ветви одного и того же факта? В древнегреческой мифологии сирены – это птицы с женскими головами. «Сладкоголосие» сирен подтверждают имена некоторых из них: Аглайофона (Звонкоголосая), Телксепея (Чарующая), Пейсиноя (Льстящая), Молпе (Певучая). По одной из легенд, сирены первоначально были нимфами из окружения юной богини Персефоны. Когда её похитил властелин загробного мира Аид, разгневанная мать Персефоны богиня плодородия Деметра придала сиренам их полуптичий облик. В другом варианте этого мифа они сами захотели превратиться в птиц, чтобы отыскать Персефону. Когда же люди отказались им помочь, сирены поселились на пустынном острове, чтобы мстить роду человеческому. С тех пор они стали заманивать своим сладкоголосым пением мореходов и на берегу убивали их. Скалы острова сирен были усеяны костями и высохшей кожей их жертв. Гомер в «Одиссее» рассказывает, что Одиссей, желая услышать пение сирен и остаться живым, заткнул уши своим спутникам воском, а себя велел привязать к мачте. Сирены, соблазняя его, обещали ему всеведение: Здесь ни один не проходит с своим кораблем мореходец, Сердце усладного пенья на нашем лугу не послушав; Кто же нас слышал, тот в дом возвращается, многое сведав, Знаем мы всё, что случилось в троянской земле и какая Участь по воле бессмертных постигла троян и ахеян; Знаем мы всё, что на лоне земли благодатной творится. Райская птица Сирин Мифическая птица, имеющая человеческое лицо и пленяющая людей сладким пением, хорошо была известна на Руси и называлась "сиринъ". Вот что об этом пишет один из древнерусских Азбуковников: «Сиринъ есть птица от главы до пояса состав и образ человечъ, от пояса же птица; неции ж лжут о сей, глаголюще зело сладкопесниве быти ей, яко, кому послушающу гласа ея, забывати все житие се и отходити в пустыню по ней и в горах заблуждьшу умирати». В XVII–XVIII вв. Сирин вместе с Алконостом были причислены к числу райских птиц. Пение птицы Сирин служило обозначением божественного слова, входящего в человеческую душу, а на лубках она изображалась очень похожим на Алконоста, только Сирин не имел рук, а вокруг его головы часто можно видеть нимб вместо короны. По описанию древнерусских верований сладкоголосая птица Сирин, как и губительные морские птицы-девы Сирены, своей песней печальною тоже одурманивала путников и увлекала их в царство смерти. В более поздний период эти черты были вытеснены, и русский Сирин был наделен магическими функциями защитного характера, олицетворял красоту, счастье и радость бытия. История Сирин другая, нежели у Алконоста. Обитает птица в самом раю. Глас её в пении зело красен, ибо возвещает неземные радости. Временами она спускается на землю. Однако, если то пение услышит живой человек, "таковый от жития может отлучиться". Последнее свойство Сирин, равно как и Алконоста, сильно озадачило русского человека, ценившего превыше всего силу, мужество, благородство и воспевавшего их в песнях, былинах, сказках. Образ Сирина народному художнику оказался чем-то ближе, поэтому именно его стал он исправлять по своему вкусу. Судя по одной из легенд, сделать это оказалось несложно: стоило лишь, как только птица спустится на землю и начнёт петь, поднять шум да ещё пострелять из пушки. Сирин замолчит и улетит в своё жилище. Как раз этот сюжет и изображён на картине (её можно увеличить с помощью волшебной мышки у вас в руках и подробнее рассмотреть). В современной культуре Сирин и Алконост нерасторжимы, это устоявшиеся символы Горестного и Радостного пения. Птицы радости и печали Райские птицы Сирин и Алконост стали персонажами известной картины В.М. Васнецова «Песни радости и печали», вдохновившей юного Александра Блока на раннее его стихотворение «Сирин и Алконост. Птицы радости и печали», датированное 23-25 февраля 1899 г. Сирин и у Васнецова, и у Блока становится символом радости, нездешнего счастья. Вот как описывает эту райскую птицу молодой поэт: Густых кудрей откинув волны, Закинув голову назад, Бросает Сирин счастья полный, Блаженств нездешних полный взгляд. Алконост же, напротив, предстаёт символом неизбывной печали, средоточием власти тёмных сил: Другая – вся печалью мощной Истощена, изнурена... Тоской вседневной и всенощной Вся грудь высокая полна... Напев звучит глубоким стоном, В груди рыданье залегло, И над её ветвистым троном Нависло чёрное крыло. Надо сказать, что ни радостный, счастливый Сирин, ни тем более истощённый печалью Алконост не находят соответствий в истории связанных с этими птицами преданий. На лубках XVII–XVIII вв. птицы Сирин и Алконост изображались обе жизнерадостными, приближёнными к Богу в его райской обители и вряд ли могли рассматриваться как символы радости и печали. Дуализм и Васнецова, и Блока – это, конечно, уже явления Нового времени, приметы грозовых зарниц истории, озарявших горизонт грядущего страшного XX в. Художник и поэт на рубеже веков сотворили свой новый миф, отражавший новое понимание сути мира человеком уходящего золотого века русской культуры. ВСТУПАЙ -> ДОРОГА ДОМОЙ - славяне|традиция|язычество После разговора о всей этой путанице, которая постигла Алконост и Сирин, давайте ещё раз обратимся к их лубочным изображениям. Видите, там птицы изображены с коронами или нимбом - признаком святости в христианстве. То есть, это картины уже христианского периода Руси. Как мы знаем, христианская церковь, проявив вероломство и насилие, встретила в ответ сопротивление русичей-язычников и вынуждена была пойти на многие уступки. Церковный календарь был составлен таким образом, что важнейшие христианские праздники по времени совпадали с языческими. Наиболее почитаемыми стали те святые, которые приняли на себя черты языческих божеств. Например, образ великой богини Матери-Земли воплотился в образе Богоматери или Богородицы, Георгий-Победоносец стал олицетворением солнечного бога Хорса и Дажьбога, Илья-пророк соответствовал богу грома и молний Перуну, покровитель скота Власий стал преемником языческого Велеса. Точно так же обстояло дело и с магическими знаками в виде птиц на одежде, предметах быта и украшениях. Образ птицы, начиная с глубокой древности, был настолько привычным талисманом и распространённым персонажем славян, что уничтожая эту защитную символику, христианская церковь вынуждена была дать людям новых покровителей в привычном облике. Сирин и Алконост заменили языческих птиц, одна из которых точно была Мировой уточкой, а вот в качестве второй называют птицу-Солнце, о которой сведений практически не сохранилось. Постепенно образ птицы Сирин под влиянием христианских и языческих верований стали считать в народе райским, т.е. божественным, и наделять необыкновенными качествами: яркостью, сиянием, неземной красотой, чудным пением и добротой. Изображение Сирина в русском искусстве получило широкое распространение, оно довольно часто встречается на поверхности различных изделий XIV-XVII веков. Алконост попадается гораздо реже. Возможно с течением времени различия между ними были забыты, и они слились в один образ Сказочной Птицы, в котором, как в символе прекрасного, русский человек видел свою собственную мечту о доброте, красоте и счастье. Рассмотрим теперь другую группу птиц в славянской мифологии. К ней относятся птицы–сказочные персонажи, а именно Жар-птица, Финист Ясный Сокол, Царевну-Лебедь. Из сказочных птиц Жар-птица, скорее всего, имеет прямого прототипа из мифологических птиц, а именно Феникса. Перья жар-птицы обладают способностью светить и своим блеском поражают зрение человека. Жар-птица олицетворяла, скорее всего, огонь, свет, солнце. Жар-птица питается золотыми яблоками, дающими молодость, красоту и бессмертие; когда она поёт, из её клюва сыплются жемчуга. Пение жар-птицы исцеляет больных и возвращает зрение слепым. Ну и ещё одна группа птиц в славянской мифологии. Они не имеют чего-то необычного в своём облике, но наделены сказочными свойствами разговаривать, помогать или вредить людям и являются, как правило, спутниками таких персонажей, как Баба-яга или Кащей бессмертный. Это вороны, совы, чёрные дрозды.

(алконст, алконос) — в русских и византийских средневековых легендах райская птица-дева, приносящая счастье. Образ Алконоста восходит к греческому мифу об Алкионе, превращённой богами в зимородка. Эта райская сказочная птица стала известна по памятникам древнерусской литературы (Палея XIV в., азбуковники XVI-XVII в.) и лубочным картинкам. Название и образ её, впервые появившиеся в переводных памятниках, являются результатом недоразумения. В греческом источнике речь идёт о зимородке (греч. αλκιων). При переписывании начальные слова славянского текста «алкионъ есть (птица)» превратилось в «алконостъ».
По сказанию XVII века Алконост пребывает близ рая и когда поёт, то сам себя не ощущает. Алконост утешает своим пением святых, возвещая им будущую жизнь. Алконост несёт яйца на берегу моря и, погружая их в глубину моря, делает его спокойным на 6 дней. Пение Алконоста настолько прекрасно, что услышавший его забывает обо всём на свете.

Алконост изображается на русских лубочных картинах полуженщиной-полуптицей с большими разноцветными перьями (крыльями), человеческими руками и телом. Девичья голова, осенённая короной и ореолом, в который иногда помещена краткая надпись. В руках держит райские цветы или развёрнутый свиток с объяснительной надписью.

АЛКОНОСТ и СИРИН — в русских средневековых легендах мифические сестры-птицы, жительницы Вырия(рая).
Как алконост, так и сирин обычно представлялись птицами с женской головой и прекрасным лицом.

Широко были распространены предания о чудесном голосе сирина и алконоста. Так, например, в некоторых местах считалось, что пение этих птиц так прекрасно, что способно заворожить человека и заставить его позабыть обо всем на свете. При этом некоторые поверья называли алконоста птицей радости, а сирина — птицей печали; пение алконоста считалось прекрасным, но безвредным, а пение сирина — губительно чарующим: человек, заслышав его, будто бы забывал обо всем на свете и вскоре умирал, причем смерть для него в этот момент была желанной. Возможно, в этом поверье сказались отголоски греческого мифа о сиренах — существах с удивительными голосами, своим пением заставлявших моряков забывать о цели путешествия и бросаться в море — на гибель.
Предания о сирине и алконосте не были, по-видимому, исконно русскими и имели, скорее всего, византийское происхождение, хотя на Руси они очень скоро слились с местными легендами и поверьями.
http://sueverija.narod.ru/Muzei/Sirin.ht

Райская птица Сирин так сладко поет, что человек обо всем забывает и умирает.
Сирин боится громких звуков и, чтобы отпугнуть ее, люди стреляют из пушек.
Именно этот сюжет представлен на последующих картинках.

В русских духовных стихах она, спускаясь из рая на землю, зачаровывает людей пением, в западноевропейских легендах — воплощение несчастной души. Происходит от греческих сирен. В славянской мифологии чудесная птица, чьё пение разгоняет печаль и тоску; является лишь счастливым людям. Сирин — это одна из райских птиц, даже самое её название созвучно с названием рая: Ирий. Сирин — тёмная птица, тёмная сила, посланница властелина подземного мира.

Гамаюн — по славянской мифологии вещая птица, посланник бога Велеса, его глашатай, поющая людям божественные гимны и предвещающий будущее тем, кто умеет слышать тайное. Гамаюн всё на свете знает о происхождении земли и неба, богов и героев, людей и чудовищ, птиц и зверей. Когда Гамаюн летит с восхода, приходит смертоносная буря.

Первоначально — из восточной (персидской) мифологии. Изображалась с женской головой и грудью.В мифологии древних иранцев есть аналог - птица радости Хумаюн.

Собрание мифов «Песни птицы Гамаюн» повествует о начальных событиях в славянской мифологии — сотворении мира и рождении языческих богов.Песни» делятся на главы — «Клубки».http://www.dazzle.ru/spec/ppg/ppg.shtml
Слово «гамаюн» происходит от «гамаюнить» — баюкать (очевидно, потому, что эти легенды служили также сказками детям на ночь)

В целом же, мифическими птицами являются: Алконост, Ворон, Гамаюн, Гуси-Лебеди, Жар-птица, Сирин,
Стратим, Страх-птица, Утица, Феникс.